Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

Иди и изучай. Возможно, тебе повезет и ты станешь писателем. Но денег я тебе не дам: изучать жизнь на папины средства — это значит ничего не узнать. Ты умный и честный парень — не пропадешь. На первый случай вот возьми…»

Он пошарил по карманам и достал рублей двести старыми, Я спросил: «Папа, ты знаешь, что такое жадность?» — «Знаю», — ответил он. «А ты знаешь, что такое санинструктор?» — «Инструктор по санитарии», — ответил я, не задумываясь. «О нет, — отец улыбнулся, — это не так. Я ползал на брюхе вместе с санитарной собакой и вместе с ней зубами вытаскивал раненых из боя…» — «Папа, не надо моралей, — сказал я, — все премудрости людей твоего поколения известны: все профессора вышли из рабочих, рабочие — из крестьян и так далее по Дарвину, Брэму и Энгельсу. Наше поколение волнует другой вопрос: почему дети профессоров не спешат обратно в рабочие, а дети крестьян при любой возможности сматываются в город?»

Тогда отец печально посмотрел на свою ладонь и сжал три раза сухие пальцы…

Капитан тоже посмотрел на свои пальцы задумчиво и спросил у старшего механика:

— Вась, а правда, почему детки профессоров не спешат пополнить рабочий класс?

— Ну и слава богу, — ответил механик, зевнув со смаком, — пусть и не спешат. Шалопаев хватает и так.

— Будто уж? — насмешливо протянул капитан. — Ты вот классический рабочий класс. Дед твой был котельщиком, отец — газосварщиком, ты с масленщика начинал, а сыночек твой шалопаем растет.

— Это точно, — теперь дед вздохнул. — Мать пишет — опять, поганец, ушел из техникума. Мне бы только до берега добраться, я ему выпрямлю линию жизни. Давай, Леня, продолжай… Папенька-то тебе в ухо не съездил?

— Нет, Василий Иванович, — папаша у меня человек выдержанный. Мама — в истерику, сестричка — в визг, а папаша — ничего, выпроводил из дома. Взял я себе комсомольскую путевку и поехал в Сибирь, строить железорудный комбинат. Поработал месяц разнорабочим и быстро сообразил, что подсчитывать проценты много легче, чем вышибать их кайлом.

— Так уж и кайлом? — насмешливо перебил капитан, — на таких стройках полно техники: самосвалы, самовзвалы, вездеходы, самоходы…

— Самовзвалов много, — в тон ему согласился радист, — но не забывайте, что, чем больше технический парк, тем выше процент простоя. Словом, кирка и лопата — вечные и непреходящие инструменты. Побывал я на стройках, на лесоповале, строил линию электропередачи, и везде механизация, как в анекдоте: нажмешь на кнопку — хоп! И бревно на плече. Но я не сбежал. Харч приличный, заработок — тоже. Пробился на курсы, получил шофера третьего класса. Хотел ехать папашу на работу возить, но передумал. Через годик замелькал мой портрет в постройковой газетке, микрофон под нос суют чуть ли не каждую неделю. Странная манера у нашей прессы: привяжутся к одному-двум и славят всласть, с усердием, а рядом десятки людей не хуже работают. О них очерки не пишут.

Скажу вам доверительно, все северные стройки — это клондайки. Не по сути дела, а по пестроте обитателей. Однажды вечером я возвращался из рейса один. В тайге, на просеке, проголосовали два таких «обитателя» — подбрось! Я остановился, открыл дверцу, меня за грудки вытянули из кабины. По ходу свалки я получил, как говорит коллега Шамран, железкой по голове, а за строптивость характера еще сунули под ребра хорошо отточенный, но не стерильный шпигорь.

Я еще помню, как меня волокли подальше от дороги. Положили на веточки и веточками забросали. Краем глаза я заметил, как они шустро меняли номера. Опомнился ночью. Сквозь ветки звезды светят.

— А ты бывалый, мятый мужик, — сказал дед с уважением. — Давай еще по рюмахе, одну для дезинфекции. Отступи от принципов, уважь компанию.

Радист Игонин долго смотрел на рюмку, поднял ее:

— Я, Василий Иванович, ни убеждений, ни предубеждений к спиртному не имею. Просто счастливый: не выношу запаха. Но с одной не стравит. Ваше здоровье!

Горы начинаются с предгорья, баня — с предбанника, море — со взморья, а с чего начинаются неприятности? Чаще всего с какого-нибудь известия. Выпив рюмку, радист посмотрел на часы: «Извините, у меня сеанс с базой».

— Ну, ты заглянь после связи, — сказал дед, — доскажи, а то оборвался, как кинолента, где не надо…

— Ну, раз жив, здоров и беседую с вами — значит, концовка обычная, как в кинолентах: поволновались, потревожились и, успокоенные, разошлись по домам.

Кок Артемыч как-то заметил: когда Игонин включает рацию, то на слух кажется, что он цыплят на кормежку собирает. Попискивание морзянки — «Пи-пи! Та-та-та… — действительно чем-то смахивает на цыплячье. Игонину так не кажется. Ему не до метафор и сравнений. Он любит, понимает и не фамильярничает с эфиром. Эфир нечто такое, что не совсем укладывается в нашем представлении. Где он начинается? От его рации. А где кончается? В космосе.

Сменив несколько профессий, Леонид не случайно остановился на радисте. Обладая хорошим слухом, он сразу же после окончания курсов, набрал необходимую скорость передачи и приема и работает на равных с теми, кто проплавал много лет. Может быть, единственно, чему удивлялись его друзья, это тому, что большой флот, океан, хорошие заработки он променял за «здорово живешь» на самое большое и самое странное в мире озеро. Больше того, и здесь он ушел с базы, где и работа сменная, и зарплата выше, и пошел на промысловое судно. Впрочем, как говорит Шамран: «Рыбак ищет место, где есть рыба, а рыба ищет место, где нет рыбака».

Вернувшись, радист вопросительно посмотрел на капитана и сказал по-английски: «Капитан, у меня для вас известие, которым боюсь вас огорчить, и тем не менее обязан…»

— Ты давай не форси! Здесь поплаваешь, не только английский — родной забудешь. Чего там за известие?

— Вежливое приглашение на базу, равное суровому приказу.

— Первое на этой неделе и последнее в этом месяце, — добавил капитан-директор, протягивая руку за радиограммой. — Во дают: прибыть на базу попутными судами!

— Говорил тебе, — ворчливо вставил дед, — надо плюхать на базу. А ты — Зиганшин, лапша, план… Все равно ловим коту на харч.

— Автономность плавания судов данного типа, — перебил его капитан, — преимущество экономическое…

— Давай, давай! Преимущество! В порт придешь, поставят дня на три к пирсу, на разгрузку — и пшик из твоего экономического преимущества. — Дед безнадежно махнул рукой и, цедя последние капли коньяка, подмигнул радисту. — Последняя у попа жена. Давай за окончание сюжета!

— Уместно ли? Капитан явно расстроен приглашением.

— Валяй, капитан привычный. Баня начинается с предбанника, квартал с совещаний.

— Недавно я песенку услышал, — продолжал рассказ Игонин, — хорошая. Там слова такие есть: «За окном самолета о чем-то поет зеленое море тайги…» Вот валяюсь я в тайге, забросанный веточками, хриплю и булькаю. Потом очнулся. Надо мной высоко самолет летит. Я по времени знаю даже, какой это рейс. Вот, думаю, через шесть часов этот самолет сядет в родной Москве. Две копейки в автомат: «Здравствуй, отец! Это я. Мне требуется срочная хирургическая помощь. Пока забудем о некоторых разногласиях. Ты же медик! Помочь мне надо!»