Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

С первого же дня появления на судне Крыма Кубанского жизнь Мити усложнилась. Быстро разобравшись в характерах и натурах соседей по кубрику, Крым понял, что самой безобидной мишенью для его шуток и розыгрышей является Митя, ибо, как сказал Шамран о себе: «С меня где сядешь — там и слезешь». Однако при всей своей долготерпимости Митя однажды сильно удивил его.

Как-то старший механик послал Крыма к себе в каюту за заветным инструментом, который хранил особо. Пожалуй, единственно, что на судне запиралось, — это сейф в каюте капитана и узкий платяной шкафчик стармеха, хотя никаких ценностей, кроме парадных штанов, кителя и этой невзрачной брезентовой сумки, оберегаемой как зеница ока, здесь не хранилось. Шведские ключи, керны, отвертки, пассатижи и другие фирменные железяки, которые, как прикладной инвентарь, были положены в инструментальный шкаф еще на верфи в Бойценбурге, сохранил лишь Василий Иванович. Со всех других судов инструмент исчез начисто и покоился на дне во всех квадратах моря и на разных глубинах.

Открыв шкафчик, Крым с детской непосредственностью обшарил все углы, хотя сумка лежала на виду, но ничего интересного не обнаружил. Однако, закрывая шкаф, Крым неожиданно сделал открытие, которое сильно озадачило его.

Протягивая деду сумку с инструментом, Крым ничего не сказал, но смотрел на старшего механика так, будто у того за плечами выросли ангельские крылья.

Крым с полчаса ходил молчаливый и озабоченный и не вытерпел. Он отозвал Митю в сторонку и спросил почти с испугом:

— Слышь, Пуд, а у деда на кителе-то звездочка.

— Ну! А ты пошто китель трогал? Струмент внизу шкафа лежит?

— Да иди ты! Я ее, звездочку, потрогал, а на ней ни серпа в середке ни молотка нет. А?

— Он же, дед, Герой Советского Союза, а не Герой Соцтруда.

— А я не знал.

— Он не знал. Я с ним года два плавал, а не знал. А как-то за билетами в Аэрофлот пришли, а там хвост в три ряда. Дед сопел, сопел, а потом к окошечку протискался и какую-то книжечку сунул — три билета без звука дали… И на меня тоже.

— А чего же он звезду никогда не носит?

— На тельняшку, что ли, он ее перевесит? И перед нами красоваться будет на вахте?

Здесь между Крымом и Митей произошел некоторый разговор без свидетелей, по ходу которого Крым убедился, что сила Мите дана не только для того, чтобы носить на спине оконные рамы. И хотя нападки Крым не прекратил, но предпочитал острить на отдалении. Впрочем, это никак не отразилось ни на взаимоотношениях всего коллектива, ни на его трудовых успехах тем более.

Отлежавшись малость, Митя прислушался. Присматриваться было бесполезно. Он открывал и закрывал глаза: одно и то же — непробиваемая, плотная, почти ощутимая кожей тьма. «Свихнешься тут, — подумал Митя, — или поседеешь. А за что?»

И здесь коварное сомнение настигло добрую и цельную душу Мити. А если бы исчез он — его стали бы искать? И кто полез бы? Ляля? Ляля потрепался бы и не полез, а если и зашел бы в ход, то куда быстрее Мити сообразил, что можно сидеть рядом и тянуть веревку руками. И тянул бы, морда. А потом бы трепался: «Вах! В могиле был!»

Шамран? Этот полезет. Боцман? Боцман — тоже. Радист? Точно — нет. Дед? Дед один за всех полезет, он такой. А Крым? Крым полез бы наверняка, решил Митя. И, перебрав в уме всю команду, Митя пришел к выводу: большинство, не трясясь за собственную шкуру, пошли бы к нему, Мите Пуду, на выручку.

Митя отполз немножко назад от провала, сел, оперся спиной о стену и протянул поудобнее уставшие ноги. На ощупь отвернул заднюю крышечку круглого фонарика, достал батарейки и начал ножом скоблить контакты. Потом вложил батарейки обратно в корпус — фонарь не светил. «Лампа перегорела, — решил Митя, ощупав стекло, — стекло целое, не разбилось. Значит, лампа».

Митя дернул один раз Шамрану — все, мол, в порядке — и задумался. Веревки осталось несколько метров. Метром больше, метром меньше, он исследует эту мрачную, слепую подземную кишку — какая разница? Крыма здесь нет. Надо поворачивать. И та же коварная мыслишка уколола его: «А что бы сделал Крым? Стал бы он заглядывать в эту дыру, которая черт знает где и чем кончается?» Вот он, Митя, не любит Крыма. Порой ненавидит его за издевки, вечные насмешки. Крым, на его взгляд, плохой человек, пустой, неверный, так — шобла. С таким лучше дел не иметь. И кто знает, может, именно он, Крым, притырил деньги у Артемыча? Кому же больше? И все же он рискует ради него. А может, совсем и не в Крыме дело, а в нем в самом, Мите. Он не ради Крыма и старается, а ради деда, ради всех, кто остались наверху. Значит, надо довести дело до конца. А как?

Митя по натуре был практиком, а не теоретиком. Он потряс фонарь еще раз. Фонарь не загорался. Ползти к краю в темноте, на ощупь было боязно. Да если и подползешь, свесишь голову, что увидишь-то? Еще более непроницаемую темноту? Брошу камень, послушаю, глубоко ли он улетит. Митя зажег спичку и на животе пополз обратно. Только загляну — и, как говорит Шамран, алямс — вперед до полного. Назад!

И вдруг Митя почувствовал, как легкое дуновение, похожее на отголосок слабого ветерка, коснулось его лица. Ему стало опять страшно: откуда здесь ветер? «Господи, на том свете, поди-ка, легче, перекреститься, что ли? — подумал Митя. — А может, и впрямь перекреститься? Не поможет? Так и не повредит?»

Митя теперь отчетливо ощущал легкий приятный сквознячок. Он холодил лицо, ободрял и даже пах чем-то паленым. Так пахнет у костра. Значит, пахнет из провала? Митя опять зажег спичку, она погасла. Ее задуло.

Наверху дед уже волновался. Он спрашивал ежеминутно:

— Ну, чего он там?

— Откуда я знаю, — отзывался Шамран, — дергается, продвигается вперед. Сигналит — все в порядке.

— Сигналит. А может, его придавило? Ты давай-ка, Шамран, иди за Митей по веревке, а ты, боцман, давай вниз — травить будешь. И кончайте эту мултановку…

Митя тем временем достиг обрыва. Зажег спичку, но ветерок мешал. Язычок пламени синим флажком указывал в ту сторону, откуда пробрался Митя. Он ощупал самый край провала и даже сунул руку в пропасть.

Куда там… Бездна! Митя с трудом зажег еще одну спичку и, прикрывая ее ладонью, попытался поджечь нащупанную в кармане бумажку…

Страшной силы взрыв ослепил и повалил Митю. Он почувствовал сильную боль в ладонях, что-то сверкнуло кометой, и опять стало темно и тихо. Ладони горели, будто их сунули в костер. «Эх, дурак, — сообразил Митя, — это же спичечная коробка взорвалась. Серой-то как воняет… Надо было еще коробку взять. Полез! Дед правильно сказал: «Собрался, как на рынок». Митя встал на четвереньки и, нащупав камень размером с яблоко, бросил его вниз.

Камень стукнулся где-то совсем рядом. Это было очень неожиданно. Митя бросил совсем маленький кусок песчаника, и он отчетливо стукнулся о твердь прямо перед носом. Митя ощупал свод сверху и очень удивился — провал был не только внизу, но и наверху. Он покрутил головой, пытаясь заглянуть вверх, и там что-то сверкнуло. Он потянулся и опять взглянул вверх. Было темно. Держась за стенку и с трудом, до боли изогнув шею, он потянулся еще — сверкнуло.