Анатолий Полянский - Село милосердия

— Там хлопчики лежат покалеченные без помощи. Да и откуда та помощь явится?

— Как «откуда»? А мы на что? Там ведь свои лежат! — крикнула Ольга.

Набросив на плечи платок, она побежала к Варваре Соляник. Та сызмальства отчаянной была. Когда-то на спор одна на кладбище ходила. Да и под обстрелом побывала, когда работала на строительстве оборонительных сооружений под Киевом. К тому же Варвара, как и Ольга, окончила до войны курсы сандружинниц, организованные сельским фельдшером, и понимала, как с ранеными обращаться.

Соляник уже знала о случившемся под Артемовкой и встретила Ольгу сурово.

— Меня агитировать не надо! — отрезала. — Я уже собираюсь и девчат из соседних домов предупредила. Народу потребуется много. А ты сгоняй к фельдшеру за инструкциями.

— А если немцы туда нагрянут? — с опаской заметила Комащенко. — Они нам, как тем курам, головы поотрывают.

— А мы осторожно пойдем, задами…

— Все равно боязно…

У бригадирши сердце замирало от страха, но жалость пересиливала. Люди лежат беспомощные, кровью истекают, в беспамятстве. Помочь им — первейшее бабье дело. Особенно тех, которые основу медицинской науки у Горуновичихи целый год в сандружине изучали.

Горуновичиха, так девчата называли единственного медика в селе, фельдшера Евдокию Степановну Горунович, не была коренной жительницей Кулакова. Приехала она сюда из Белоруссии с сыном и мужем, по профессии землемером, которого вскоре похоронила.

Евдокия бессменно заведовала медпунктом. Под ее началом еще до войны в селе была создана сандружина Красного Креста, объединившая, как говорила Катя Пащенко, «двадцать душ полоненных девчат». «Заместо того, чтоб на вечерницах время проводить, — добавляла она, — фельдшерские мудрости познаемо…»

Заскочив на минуту в медпункт, Ольга не застала Евдокию Степановну: та была, как обычно, на вызове. Оставив записку, чтобы фельдшер с остальными девчатами их догоняла, решила — нечего мешкать. День хоть и клонится к вечеру, но до Артемовки рукой подать. А в компании с Варварой не так страшно…

— Господи, и куда ж мы с тобой лезем-то, — вырвалось у Ольги. — Что нам больше всех надо?..

— Да не одним нам, — возразила Варвара. — У Кати Конченко дитя малое, а все одно собирается.

— Какая Катя? Та, что недавно Пащенкой была?

— Она. Сказала: пять братьев воюют да муж… Кто знает, может, своих кого найду. Мало ли мужиков с нашего села да с округи воюют. А коли не местные, все равно живой живому пособлять обязан.

— Не срами меня, Варя, — махнула рукой Ольга. — У самой сердце плачет.

В тот день, 20 сентября, как и в предыдущий, люди в поле не выходили. Какая уж тут работа, когда кругом пальба. Залетел шальной снаряд на улицу, и два дома, как корова языком, огнем слизнуло. Жители в погреба попрятались — надежнее места в деревне не найти…

Не успели девчата отойти от села на полкилометра, как сзади заурчали моторы. Оглянулись и обмерли. Катят по дороге мотоциклы с колясками. На каждом по два немца в касках кричат, хохочут. Рукава засучили, словно на живодерню собрались. И пулемет спереди торчит. Еле успели в кювет сигануть, благо болото тут вплотную к дороге подходит, и осока растет чуть не в человеческий рост.

Моторы давно затихли вдали, а напуганные девчата все еще не решались выйти из укрытия. А когда выбрались на дорогу, увидели Ульяну Хобту и Ганну Лукаш. В селе жили две Ганны, и обе, хоть и не родственницы, носили одну фамилию. Поэтому ту, что сейчас отправилась со всеми в поле, а она была посолиднее, девчата называли Ганной Семеновной.

— Добре, что встретились, — обрадовалась Ульяна, обнимая Варвару. — Гуртом сподручнее… А нас Лаврентий Гаврилович послал. Ступайте, говорит, девчата, к раненым на подмогу.

— Горуновичиха тоже с ним по хатам бегает, сандружину скликает, — добавила Ганна. Она испытывала к фельдшерице особую благодарность и искреннюю привязанность за постоянную медицинскую помощь ее детям.

Ганна Семеновна была старше своих подружек, давно вышла замуж. Невысокая, круглолицая, плотная, она славилась сильным характером и даже ходила как-то размашисто, по-мужски, а голос был зычный, грубоватый.

— Тебя-то куда понесло? — упрекнула Ольга.

— С мамой моей сговорилась, что ли? — всплеснула руками Ганна. — Она тоже за подол хватала.

— Трое деток… А коли с тобою что случится? Не по ягоды идем, Ганна Семеновна.

— Не нагоняй страху, — сердито отрезала Лукаш. — Пошли быстрее.

Хутор Артемовка состоял из двух десятков хатенок, образовавших единственную улицу. Дворы задами выходили в поле, слева упиравшееся в железнодорожное полотно. Тут пролегала ветка Киев — Харьков.

Перед глазами девчат открылась жуткая картина. Впереди, насколько хватало глаз, дымясь, лежала перепаханная снарядами земля. Вывороченная наизнанку, она почернела, разверзлась воронками. И на той земле валялись солдаты в самых нелепых позах, трупы лошадей, покореженные орудия, полуобгоревшие машины, мотоциклы, разбитые повозки, сожженные танки и бронетранспортеры…

Пораженные, стояли на краю поля девчата. Тут и бывалые люди растерялись бы, не сразу сообразив, с чего начать. А они, молодые, красивые, жизнерадостные, впервые вплотную столкнулись с тем чудовищным, беспощадным, что зовется войной.

Из-за кустов вдруг донесся стон; в другой стороне послышался высокий протяжный голос. Варвара и Ольга бросились на зов и увидели красноармейца с вывернутыми под неестественным углом ногами. Глаза его были закрыты, губы закушены до крови.

— Ой лышенько, что делать? — запричитала Ольга. — Его с места тронуть нельзя…

— Шины давай, — решилась наконец действовать Варвара. — Я помню, как надо те шины накладывать. А сверху забинтуем. У тебя в сумке йод есть?

— Трохи осталось, что Горуновичиха давала…

Ульяна с Ганной, прижимаясь друг к другу, пошли наугад в другую сторону и тоже обнаружили раненого. Красноармеец полулежал в воронке. Нижняя часть лица — сплошная рана, едва затянутая бурой коркой запекшейся крови. Зрелище было настолько ужасающим, что девчата в испуге отпрянули. Первой пришла в себя Ганна.

— Для чего пришли? В гляделки играть? — прикрикнула она. — Перевязывать будем.

— Мамоньки, сколько ж тут бинтов потребно, — прошептала Ульяна. Она никак не могла унять дрожь.

— И то правда. У Горуновичихи всех медикаментов — на десяток человек. Ты вот что, Улька, пойди пошукай, — распорядилась более решительная Ганна. — Бачишь машину с червовым крестом? В ней погляди.

То и дело поминаемая девчатами Горунович была в этот момент тоже на подходе к Артемовне. С ней шли четыре сан-дружинницы и Билык.

Директор школы и фельдшерица были не просто знакомы. Горунович, вдовствующая несколько лет, вышла замуж за учителя Ивана Степановича Гладуна, давнего приятеля директора. Поженились они по любви, но, поскольку были не венчаны, на селе о них говорили: сошлись. Билык часто бывал у них в доме. А жила фельдшерица с мужем и сыном в той же избе, где размещался медпункт. Хата была казенной, данной ей сельсоветом. Принадлежала она прежде Ефрему Комащенко, мужику не слишком зажиточному, но, как говорили в Кулакове, справному и потому, очевидно, попавшему в лихие годы под раскулачивание. Дом был просторный, в несколько комнат, однако пол земляной, крыша соломенная.