Иосиф Герасимов - Пять дней отдыха. Соловьи

— Охотно.

Лена взяла черную сумку с длинным ремнем, вынула оттуда несколько сложенных вдвое листков.

— Через полчаса на переговорном пункте меня будет вызывать редакция…

— Вы журналист?

— Еще не совсем… Это не важно. Продиктуйте заметку стенографистке. Только и всего. Вызывать будут Шишкину. Тут подписано под заметкой. Очень прошу вас… Если б здесь был телефон!

— Ладно, — сказал он, взял листки, спрятал их в карман и, поправив шляпу, пошел к двери.

— Спасибо! — крикнула ему вслед Лена.

Открыв дверь, он обернулся и, не выдержав, весело подмигнул:

— Компресс и покой. Все будет в порядке!

Замятин вышел из гостиницы и, пройдя квартал, свернул на главную улицу. Влажный ветер буйствовал на ней, звенел троллейбусными проводами, раскачивал фонари, гнул упругие, голые ветви деревьев. Тени от них трепетали на асфальте, и поэтому казалось, что тротуар колеблется под ногами. Неожиданная веселость, возникшая в гостиничном номере, теперь захватила Замятина, и он шел, захлебываясь ветром, с удовольствием наблюдая, как прохожие прячут лица в воротники и беспокойно придерживают полы пальто.

Он вошел в серое здание почтамта, где помещался переговорный пункт. На дубовых тяжелых скамьях сидели люди, прислушиваясь к хрипящим динамикам, подвешенным под потолком, откуда временами раздавался строгий голос телефонистки, выкликающей абонента. Замятин тоже сел на скамью, вынул из кармана листки, которые дала ему Лена, и решил, что надо бы их прочесть сейчас, чтобы не напутать при диктовке. Бойким крупным почерком сверху было написано: «Пусть будет атом рабочим, а не солдатом!» Он вспомнил, что такой лозунг висит на белом здании атомной электростанции, и стал читать. Это была обыкновенная заметка, какие часто появляются в газетах на первых страницах. В них рассказывается, какая бригада или какой цех выполнил на столько-то процентов норму. Обычно Замятин не читал такие заметки, лишь мельком проглядывал их — вдруг да что-нибудь попадется об их заводе или о смежном. Но сейчас, оттого что он каждый день бывал на станции, ему стало интересно.

В одном месте Замятин споткнулся. Речь шла об их заводской конструкции. Лена писала, что закончен ее монтаж. Это было явное вранье. Конструкцию монтировали уже в третий раз, и все неудачно. Если б с ней покончили, то Замятину нечего было бы тут делать. Девчонку ввели в заблуждение. Он вспомнил бригадира Севу Глебова, нагловато-красивого парня с пижонскими усиками и младенческими глазами. «Этот мог», — подумал он и, вынув из кармана ручку, решительно вычеркнул несколько строк. «Вот уж и редактором стал».

— Шишкину вызывает Москва. Пятая кабина! — скомандовал голос телефонистки в динамике.

Он поспешно встал, прошел в кабину, где засветилась лампочка, и снял трубку.

— Алло, Леночка! — прозвенел добрый женский голос.

— Я за нее, — ответил Замятин. — Записывайте.

На том конце провода деловито ответили:

— Слушаю.

Замятин, стараясь ясно произносить слова, продиктовал заметку, кончавшуюся подписью: «Е. Шишкина, наш спецкор».

— Кто передавал? — спросили его.

Но Замятину не хотелось объяснять, и он повесил трубку.

Возвращался в гостиницу быстро. Теперь, когда он передал в Москву заметку Лены, эта девушка стала ему чем-то ближе, хотя он и не сознавал, чем именно. Просто захотелось снова увидеть ее.

Он поднялся на пятый этаж, бойко постучал в номер.

— Сейчас! — выкрикнули оттуда. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянуло круглое краснощекое лицо в наспех накинутой косынке, плохо прикрывшей папильотки.

— Простите, мне Шишкину… Лену, — сказал Замятин.

— Она уже в постели, — кокетливо ответила круглолицая.

— Это вы? — крикнула Лена из глубины комнаты. — Передали?

— Передал.

— Спасибо и спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — разочарованно ответил Замятин и сунул рукопись в руки улыбающейся с ехидцей даме в папильотках.

Он спустился к себе на этаж, вошел в номер, разделся и залез в постель. На тумбочке лежала книжица стихов, которую купил он нынче в киоске на станции, чтобы почитать вечером. Он было потянулся за ней, но раздумал и выключил настольную лампу. Сразу сдвинулись стены, и на потолке мягко заволновались призрачные отблески уличных огней. Замятин вспомнил добрый женский голос по телефону: «Алло, Леночка!» — бездумно улыбнулся и, уткнувшись в подушку, уснул сразу, крепко и успокоенно.

Лене повезло. Она попала в группу студентов, разъезжавшихся по заданиям редакций в командировки. Газета, с которой предстояло Лене иметь дело, была ей хорошо знакома. В ней печатались прежде ее короткие заметки, и она знала многих сотрудников. Счастливая тем, что впереди — дорога, несколько относительно свободных дней и не надо будет ходить на надоевшие лекции, Лена заболталась с девчатами и совсем забыла, что назначила свидание Генке Храмову. Студентки стояли в коридоре у окна и вели тот праздный разговор, где нет ни начала, ни конца и одна историйка цепляется за другую безо всяких связей. Наташа, одна из подруг, которой все доверяла Лена, тоненькая до хрупкости, стриженная под мальчишку и известная на факультете как отличная гимнастка, ухватила Лену за руку и повернула к окну:

— Смотри, вон твой радиолокатор психует.

Лена взглянула в окно. За решеткой сквера возле табачного киоска Генка притопывал длинными кривоватыми ногами, подняв большой воротник светлой меховой куртки, которая была ему выше колен.

— Ой, девчонки! — всплеснула руками Лена, сразу вспомнив о свидании, и побежала к лестнице. Вслед ей дружно рассмеялись. Тогда она остановилась и стала спускаться не спеша, самодовольно подумав: «А пусть померзнет. Ничего ему не сделается», — хотя тут же ей стало жалко Генку.

Она оделась, выскочила из подъезда и, зная, что за нею с любопытством следят в окно, старалась идти к табачному киоску неторопливой и вместе с тем гордой походкой. Генка действительно замерз не на шутку. Его скуластое, толстогубое лицо, с резкими, будто тушью начертанными бровями было красно, а большой с горбинкой нос посинел.

— Прости, пожалуйста, — сказала Лена, подходя к нему. — Я оформляла командировку.

— Сорок минут я выбиваю чечетку на этой панели, — пробасил Генка. — Ты уезжаешь?

— Это всего на недельку. Репортаж с атомной станции… Куда мы идем?

— Ого, атомной!.. Но жаль. У меня были планы… Впрочем, давай-ка пойдем быстрее.

— Так куда же?

— Раз ты уезжаешь, то придумывай сама.

Он бережно взял Лену под руку, и они пошли по Манежной площади к улице Горького. Хоть и было холодно, в Москве начинало пахнуть весной. Этот едва уловимый запах влажной свежести все настойчивее пробивался сквозь бензинный перегар, держался где-то в ветвях лип, на улицах и бульварах. Лена почувствовала его несколько дней назад, а сейчас ощутила отчетливо, может быть, еще и потому, что прохожие несли навстречу ветки желтой мимозы. Небо над домами было удивительно чистым и отражалось слепящей голубизной в окнах верхних этажей.