Иосиф Герасимов - Пять дней отдыха. Соловьи

Бригадира Севу Глебова нашел Замятин в закутке, где свалено было нехитрое имущество монтажников. Сева сидел на баллоне и чертил мелом на крышке железного ящика схему. Лицо его было задумчивым и напряженным, он сосал папиросу, выпуская дым через крутые ноздри на узкие, в ниточку, усики.

— Мучаешься? — спросил Замятин, подходя.

Сева расплылся в улыбке, приподнял над головой рыжий берет, обнажив жесткие черные волосы.

— Салют шефу! За ваше высочество стараюсь. — Он постучал мелком по ящику. — Эвристическое решение, шеф. Наградные, как минимум, — бутылка коньяку. Имейте в виду — армянского. Всякий другой — пошлость.

Замятин сел рядом, тоже достал папиросу. Этот высокий парень с красивым нагловатым лицом и голубенькими до детской невинности глазами нравился ему, хотя обычно он недолюбливал на работе слишком бойких на язык ребят. Но Сева с первых же дней расположил его к себе тем, что отлично разбирался в их заводской конструкции. И хоть дела с монтажом у них не особенно ладились, по тому, как работал Сева, Замятин угадывал в нем мастера с природным, точным чутьем машины, с которым, как он был убежден, надо родиться, как рождаются музыканты и поэты. Поэтому он мог прощать Севе многое, хотя его порой и раздражала неуемная болтовня бригадира.

— Ты лучше ответь: почему натрепался журналисту, что закончили монтаж?

Сева посмотрел на него взглядом младенца, получившего соску.

— Вы об этой девочке, шеф, с мохнатыми бровями? Между прочим, я спросил у нее: чем отличается генератор от трансформатора? И получил очень точный ответ: количеством лошадиных сил. Что я мог сказать ей после этого? Я бы мог ей сказать, что реактор — помесь океанского теплохода с динозавром. Уверяю вас — она бы поверила. Когда человеку все равно, он может поверить в любой бред. Я не люблю, когда человеку все равно. Объяснение достаточное?

— Нет… Девушка только начинает работу, а ты ей подкладываешь мину.

— Кто учится ходить, должен набивать шишки на лбу. Мудрость древних. Я за такое воспитание. Зато в следующий раз, когда девчонка поедет на станцию, то хотя бы прочтет научную беллетристику: «Что такое электричество?» Но хватит, шеф. Тема исчерпана. Лучше посмотрите на этот абстрактный рисунок. Он трогает ваше сердце? — и Сева опять постучал мелком по крышке ящика.

Замятин вгляделся в меловые линии. Это был чертеж узла, с которым они больше всего мучались, только в нем не хватало чего-то привычного глазу, и чертеж казался незавершенным, лишенным той стройности, которой отличался, когда был нанесен на кальку и подписан. Замятин не сообразил сразу, чего именно не хватает, и внимательно прослеживал линии. «Раструбы!» — внезапно мелькнуло у него. И как только он это понял, грубые меловые линии сразу обрели четкость. Весь чертеж Замятин увидел словно обновленным и законченным, как картину, с которой убрали лишнюю деталь, прежде казавшуюся необходимой, и когда ее сняли — сразу открылись новые, удивляющие своей простотой и своеобразием грани. Замятин почувствовал волнение, какое приходило к нему в минуты рабочих порывов, и, не сумев сдержать его, похлопал Севу по плечу:

— Неплохо, дорогой, неплохо.

— Простота и изящество, — с подчеркнутой скромностью сказал Сева. — Может, шеф желает взглянуть, как все это будет выглядеть в натуре?

— Обязательно.

— Тогда снимайте фрак и открывайте ящик. Там есть запасная роба. Лезем в колодец. Будем принимать решение на месте. Кажется, ваш самовар станет благородной машиной.

Замятин быстро переоделся тут же в закутке в спецовку. Нет, у этого парня светлая голова. Его бы к ним на завод. С такими всегда приятно работать. Замятин спешил, ему не терпелось как можно быстрее все проверить на месте.

Они вышли из машинного зала, прошли переходами, через открытые бронированные двери и попали в реакторную. Вверху на металлических балках, укрепившись высотными ремнями, работали девушки-маляры. Они были в масках, потому что имели дело со специальными красителями. Большие стекла их очков поблескивали над гофрированными трубками. Девушки казались лупоглазой саранчой, залетевшей под своды цеха и облепившей балки. Внизу в огромном колодце светлела полукруглая крышка реактора. От дна этого колодца до верхних балок метров тридцать. Сорвешься…

— Цирковые номера, — показал наверх Сева. — Имейте в виду, ни один мужик не согласился лезть туда и махать кистью. Все девчата.

Они долго спускались вниз по узкой лестнице, потом вышли на мостки, которые опоясывали другой колодец. Поперек его лежала металлическая балка. Сева остановился и сощурил свои невинно-младенческие глаза.

— Есть шанс, — сказал он, — реабилитировать мужское достоинство. К тому же — пять минут экономии. По мосткам — тридцать метров ходу, по балке — десять шагов. Прошу, шеф.

Замятин взглянул вниз. Там торчали прутья арматуры, ощетинившиеся, как иглы гигантского ежа. В другое время Замятин послал бы к черту Севу и спокойно пошел по мосткам. Но то озорное, что возникло в нем утром и до сих пор томилось невыплеснутым на донышке души, сейчас прорвалось наружу, и он ступил на балку. Она была шириной в две ступени, гладко отполирована. Стараясь не глядеть вниз, а только видя перед собой узкую светлую полоску и конец ее, вправленный в бетон, он сделал шагов пять. Вдруг Замятин почувствовал, что подошва ступила непрочно, медленно сдвинулась назад, как на гладком, накатанном льду, и колени налились чугунной тяжестью. Он невольно вскинул руки в стороны, но тотчас сообразил, что делает не то, и, осторожно опустив другую ногу на балку, перенес на нее тяжесть тела. Ему почудилось, что и вторая нога сейчас сдвинется назад. Тогда уж ничто не сможет его удержать. Перед глазами мелькнули острые концы арматуры. «Глупо», — тут же подумал он. Но нога стояла прочно. Осталось четыре шага. Теперь важно не спешить. Самое трудное — оторвать ногу от балки. Она ужасно отяжелела и начала дрожать.

Замятин выпрямился и решительно ступил вперед. Выскочив на бетон, он почувствовал, какими липкими стали ладони, и поспешно оглянулся. То, что он увидел, взбесило его. Сева, невозмутимо посасывая папиросу, спокойно шел по мосткам. «Прохвост!» — мысленно выругался Замятин. Но догадался, что ругаться с Севой нет смысла. Лучше всего сделать вид, будто ничего не произошло. А потом он найдет способ с ним расквитаться.

— Нам, кажется, вниз? — небрежно спросил Замятин.

Сева, видимо, оценил его поведение и, вежливо отстранив Замятина, первым протиснулся в узкую, темную щель, зажег фонарик.

Минут пять они, полусогнувшись, пробирались среди бесконечного сцепления труб, пока не оказались в полукруглом колодце, куда проникал рассеянный свет.