Иван Евсеенко - До конца жизни

Мужики, чтоб не потерять авторитет в глазах женщин, так и сяк оглядели место, перекинулись двумя-тремя словами, и порешили, что, должно быть, действительно лучше места не отыскать: и в стороне от дороги, и от каждого двора ходит поровну. Больше всех по обыкновению суетился Санька Гуляй. Он приставал то к одному, то к другому мужику, доказывая, что вчера он указывал точно на это самое место, да вот его не послушались. Мужики прикрикнули на Саньку, выкурили по первой утренней папироске и стали советоваться, каким образом рыть колодец. Можно было поставить кольцо на место, указанное Никифором, забраться внутрь его и потихоньку выбрасывать наверх землю. Кольца под собственной тяжестью осаждалось бы все глубже и глубже. Потом на него поставили бы еще одно и еще и так до тех пор, пока не добрались бы до воды. Но такая работа была рассчитана на долгое время, потому как рыть внутри кольца мог всего один человек, да и ему там по-настоящему развернуться негде. Поэтому мужики решили рыть колодец так, как рыли в давние времена, когда о кольцах еще никто и слыхом не слыхивал. Они раскопали широкую просторную яму в человеческий рост, а потом пошли рыть уступами, помалу сужая ее ко дну колодца.

Взялись мужики напористо, слаженно, но часам к десяти порядком выдохлись, и Санька Гуляй все чаще начал требовать от Ивана Смоляка перекур. Тот нет-нет да и соглашался. Тогда мужики вылезли наверх из ямы, присев возле забора, подолгу курили, отогреваясь на утреннем, не знойном еще солнце.

Во время одного из таких перекуров возле них остановилась председательская «Волга». Председатель поздоровался с мужиками, поинтересовался:

— Роем помаленьку?

— Да роем, — ответил за всех Санька. — Может, подмогнули б?

— Некогда, Александр Данилович, — засмущался тот.

— Да, я так, для примеру…

Председатель выкурил с мужиками папироску, посидел на солнышке и засобирался:

— Водички-то когда можно будет попить?

— К вечеру заезжайте, — опять опередил всех Санька. — Вино — не вода!

— Так уж и вино?

— А вот чтоб мне с этого места не сойти! Оно и по песку видно: экстра или кагор.

Что было видно Саньке по песку, никто не знал, правда, когда председатель уехал и мужики стали допытываться, он с полным знанием дела доказывал, что раз песок идет плотный, нетронутый, то, значит, и вода будет нетронутой, чистой и прозрачной, как слеза. Если мужики не верят, так можно спросить Никифора, он-то по этим делам мастер, сами видят.

Мужики посмеялись над Санькой, но тревожить Никифора не стали. За работой о нем как-то даже забыли.

Вскоре, управившись по хозяйству, на помощь мужикам пришли женщины. Они рассыпались по три-четыре человека на уступах, и работа сразу разгорелась веселей, без перекуров и передышек, что мужикам даже не понравилось. Женщины это учуяли и принялись посмеиваться, мол, что, мужики, к машинам привыкли, а? Те вначале попробовали отнекиваться, перевести все на шутку, но делать нечего, подналегли на лопаты.

К вечеру на дне не меньше как восьмиметровой ямы показалась вода. Санька Гуляй и тут всех опередил: он кинулся по уступам вниз, прямо картузом зачерпнул ее и начал пить, еще мутную и неотстоявшуюся. Мужики, радые, что наконец-то добрались до воды, терпеливо подождали, пока он напьется, а потом стали спрашивать:

— Ну, что там, Санька?

— А что, — ответил тот, — я же говорил — боржом. — Он еще раз зачерпнул воды, смакуя отпил два-три глотка, зачем-то нюхнул на собачий манер картуз и снова закричал из ямы: — Ей-богу, минеральная!

Мужики особенно Саньке не поверили. Набрали в кружку воды, дали ей немного отстояться, потом все по очереди попробовали, но никаких особых заключений не делали, решив подождать до утра.

Пока не стемнело, мужики закатили в яму два кольца, скрепили их цементом и хотели уже было расходиться, как вдруг заметили, что нижнее кольцо прямо на глазах погружается в землю. Вначале, правда, мужики не очень-то и расстроились: оно так и положено, чтоб первое кольцо как следует засосалось в порушенную землю, встало на твердый грунт. Но когда неизвестно откуда взявшаяся песчаная тина начала подбираться ко второму кольцу, они встревожились не на шутку. Иван Смоляк кинулся в яму, обследовал, обстучал ее деревянным шестом, приготовленным для журавля, потом затребовал лопату, ведро, попробовал там что-то подкопать. Но ничего у него не получилось: песчаная тина засасывала кольца все глубже и глубже. Тогда он вылез наверх и, не дожидаясь расспросов, устало вздохнул:

— Кажется, плывун, язви его в душу!

Мужики с досады закурили, а женщины, глядя на них, стали многоголосо и шумно сокрушаться:

— Надо же, а!

Один Санька Гуляй, неизвестно где уже успевший малость выпить, как будто даже обрадовался, что все обернулось именно таким образом. Он суетился и кричал почти на всю улицу:

— Не послушались меня!

— А что было слушаться?! — отмахнулись от него мужики.

— А то! Возле моего дома надо было рыть! Там низина, вода туда и бежит.

— Да отцепись ты! — начали заступаться за мужиков женщины.

За шумом и криком никто даже не заметил, как возле колодца появился председатель. Он подошел к мужикам и по-хорошему спросил:

— Ну, как тут у вас? Попить можно?

Мужики расступились, отошли в сторону и опять молча полезли за папиросами. С председателем остался один Иван Смоляк. Он немного помедлил с ответом, наблюдая, как председатель всматривается в яму, а потом принялся объяснять:

— На плывун нарвались. Плохи дела.

— Н-да-а, — и без него все понял председатель. — И что ж теперь?

— Так известно что, бульдозер надо бы.

Председатель поглядел на часы и, ни единым словом не упрекнув мужиков, пошел к машине:

— Сейчас пришлю.

Как только он уехал, из толпы опять вынырнул Санька Гуляй и начал на чем свет стоит ругать Никифора:

— Нашли кому верить! Да он сроду-веку такой был!

— Какой это? — поинтересовались мужики.

— А такой. Назло всегда!

— Ну, это ты брось! — прикрикнул на него Иван Смоляк, но и сам замолчал, заметив, как по-стариковски не спеша к колодцу подходит Никифор.

Он заглянул в яму, темную и уже почти невидимую, зачем-то помял в руках желтый глинистый песок, посмотрел на остатки воды в кружке.

— Может, мы что не так?.. — с надеждой взглянул на Никифора Иван.

— Да нет, все так, — ответил тот, немного помолчал и вдруг отошел от ямы. — Зыбучие пески…

После ужина, пока Ульяна мыла посуду и разбирала постель, Никифор вышел во двор посидеть на крылечке, подышать свежим воздухом.

Опять начала опускаться на землю ночь. Но на этот раз она долго боролась с не хотевшим отступать днем. Порою даже казалось, что на прозрачном серебряно-голубом небе вместо звезд снова взойдет солнце — и ночи не будет вовсе. Никифор следил за этой незримой борьбою и думал то опять о звездах, то о земле. О том, что, должно быть, у нее, так же как и у людей, есть сердце, есть жилы и есть кровь — вода. Прозрачная и чистая, она дает на земле жизнь всему живому, начиная от трав и деревьев и заканчивая им, Никифором. И тот, кто не слышит, как течет эта кровь, как бьется земное сердце, тот не понимает и не чувствует собственной жизни…