Аркадий Чернышевич - Затор на двадцатом

Перед самым началом сплава парторг Ковалевский навестил Довнара.

— Ну как, Федор Антонович, на твой пикет подкрепление не требуется? — спросил он.

— Справлюсь со своей бригадой, Кузьма Иванович.

— Как Дубовик? Подгонять кнутом не надо?

Довнар засмеялся:

— Нет, Кузьма Иванович. На ходу он уже не спит. Обтесал его Свирщев.

— Свирщев, а не ты?

— Нет, Кузьма Иванович, не я. Я и теперь ему не очень верю. Не люблю хмурых людей. Черт его знает, что он думает.

— Смотри, Федор Антонович! За пикет и за бригаду отвечаешь ты, а не Свирщев. Это не погрузка, а сплав. Там вы всегда работали вместе, и Дубовик был на ваших глазах. А теперь вам в основном придется работать в одиночку.

— Это я понимаю, Кузьма Иванович. Глаз с Дубовика не спущу…

— Будешь смотреть за Дубовиком и проглядишь сплав.

— Этого не будет! — твердо ответил Довнар.

— Ладно. В случае аварийного положения — сообщай. Твой пикет самый далекий, и держать с вами связь мы будем. Нам дремать тоже не придется.

После этой беседы Довнар пошел к Дубовику и сурово предупредил его:

— Смотри, Дубовик! Я за тебя и за пикет головой отвечаю. Ты знаешь, что такое сплав! Может, нам по целым суткам спать не придется. Надо все время быть на реке. Если где заметишь, что начинается затор, — раскидывай. Не можешь сам — кличь всех.

Он долго объяснял Павлу его обязанности, наконец пригрозил и пошел успокоенный. Он был уверен, что Дубовик все понял.

Было теплое весеннее утро. Над рекой курился прозрачный туман. Кусты верб, что густо росли у самой воды, были обсыпаны желтыми пушистыми почками. От них шел приятный легкий запах.

Невдалеке от берега, на невысоком пригорке, в тени черемух стояла небольшая дощатая избушка рабочих-сплавщиков довнаровского пикета. Тут они складывали свои вещи, котомки с харчами, тут и отдыхали, когда случалась свободная минута. Отдыхали по очереди, часть бригады была всегда на реке, следила за ходом леса.

А лес шел. Плыли могучие стволы сосен и елок, лип и берез. Плыли и по одному и по два, а иногда и по нескольку десятков, в некоторых местах плыли густо по всей реке.

Можно часами стоять и наблюдать, как идет по реке сплав. От движения бревен на реке стоит какой-то своеобразный шум. Словно живые плывут они одно за другим, сходятся и расходятся, сбиваются в кучи, цепляются за прибрежные кусты.

Толстые комли тонут до половины, а верхняя часть их высоко торчит над водой. Забив в такой ствол багор, можно стоять на бревне и плыть. Зато вершины почти не видны из воды, торчат впереди только их концы.

Когда Свирщев вскочил в избушку с багром в руках, Довнар еще спал.

— Затор на двадцатом километре! — крикнул Иван. — Вставайте, хлопцы!

Довнар стремительно вскочил с нар:

— Где затор? На двадцатом километре?

— На двадцатом.

— Авария! — крикнул Федор. — Живо, хлопчики!

Три сплавщика, отдыхавшие с Федором, вскочили с коек.

— А Дубовик там? — спросил Федор.

— А разве он не здесь? — удивился Иван.

— Он должен быть там! — крикнул Довнар. — Я ему поручил двадцатый!..

— Все там, кроме Дубовика. Я считал, что он отдыхает. Я иду с двадцать второго километра. Заметил, что на реке не стало леса, побежал к двадцатому, чувствуя, что беда там. Ну так оно и есть. Созвал туда всех, хлопцы уже работают. А Дубовика на реке нет…

— Верно, спит в кустах, сукин сын. Скорей, хлопцы! — приказал Федор.

Когда Довнар вышел из избушки и свернул в сторону, чтобы забрать свой багор, что висел на черемуховом кусте, он от удивления остановился: из-за куста торчали ноги Павла Дубовика в кирзовых сапогах. Только один миг стоял Федор неподвижно. Он толкнул ногой Дубовика. Тот быстро продрал глаза и сел.

— Затор на двадцатом! — крикнул ему Федор. — Где ты был, лодырь?

Дубовик встал на ноги.

— Там, где и ты… — глухо ответил он. — Тебе что, можно…

Но он не закончил.

— Что ты сказал? — крикнул Федор. — Что ты сказал, «подсобные работы»?!

Сжав руки в кулаки, он бросился на Дубовика, но отлетел назад от сильного удара в грудь. Он с удивлением взглянул на хлопцев и спросил:

— Видели? Ну обтесал же ты его, Иван!

Казалось, вся его злость испарилась, осталось одно лишь удивление.

— Видели, Федор, — ответил Свирщев. — Пойдем быстрей.

Он снял с черемухи Довнаров багор, отдал ему, и все пятеро, не оглядываясь, быстро зашагали в сторону двадцатого километра.

Дубовик не сразу понял, что произошло. Он сначала хотел приготовить себе завтрак и уже направился в кусты, чтоб принести сухих веток для костра, но тревожная мысль остановила его на полпути. Еще не понимая, что надо делать, он вернулся, взял багор и медленно пошел к реке. «Привык… — думал он о Довнаре. — Как только что… сразу с кулаками… Вот я его и проучил, теперь будет знать».

Вода в реке поднялась и стала выходить из берегов. По ней густо шли бревна. В низких местах они ударялись вершинами о берега, вертелись на месте как привязанные и останавливались. «Такой заторище, — с ужасом подумал Павел, — даже воду в реке запрудило…» Ему стало жарко. Мысль, что это из-за него создался такой затор, на мгновение уколола его в самое сердце. Он вскинул на плечо багор и побежал на двадцатый. Он знал, что там понадобится его помощь. Еще не добежав до места, он услышал песню сплавщиков:

Чем ближе подходил он, тем крепчала песня и терзала его сердце. Он, не останавливаясь, по бревну взлетел на затор и сразу стукнул своим багром в бревно около багра Ивана Свирщева.

Свирщев разогнулся:

— Вот что, Дубовик: иди своей дорогой. Мы разберем затор без тебя.

— Как же это так, Иван…

— А вот так, иди своей дорогой. Сплав еще только начался, и уже видишь, что из-за тебя происходит. Иди, Дубовик.

Павел растерянно обвел глазами бригаду, но никто не поднял головы, не взглянул на него. Даже Довнар не повернулся в его сторону.

Он положил на плечи багор и пошел: надо было забрать в избушке свою котомку. Теперь он понял, что из бригады его выгнали навсегда…

Он снял котомку с гвоздя и вышел.

Возвращаться на лесоучасток он уже не мог. Он закинул котомку за плечо и стал у порога, не зная, куда направиться.

В это время по тропинке, что шла вдоль берега, промчался всадник. Дубовик узнал его: это был парторг Ковалевский. Вероятно, там, в верховьях реки, откуда шел лес, поняли, что где-то тут создался затор и поднял воду в реке. Холодный пот выступил на лбу Дубовика. Только теперь, в эту минуту, он понял, какое преступление совершил он. Это из-за него по всей реке поднялась тревога. Если бы он мог предвидеть такое несчастье, разве бросил бы свой пост на двадцатом! Почти всю прошлую ночь он ходил по берегу, но ничего плохого не случалось. Лес плыл и плыл без конца. Только на рассвете вернулся он с двадцатого, чтобы немного отдохнуть. Очень хотелось спать. Но он даже не вошел в избушку, думал подремать немного на дворе…