Аркадий Чернышевич - Затор на двадцатом

Началась сельская улица. Лукаш удивился, какие большие сугробы намело у домов и заборов. Дорога вилась между ними, как по теснине. Задние колеса «Беларуса» резали сугробы.

Лукаш завел трактор под навес и вошел в хату. Ганна сидела и что-то шила. Лукаш понял: для ребенка.

— Ну как ты? — спросил он.

— Ничего, Лукаш.

— В больницу не пора?

— Нет, еще не пора.

— Где Иринка?

— К бабушке пошла.

— Глупая, зачем пускаешь? А вдруг с тобою бы что-нибудь случилось? И к соседке некого послать.

— Я же себя хорошо знаю, Лукаш. Ты, может, есть хочешь?

— Хочу, но ты сиди. Я сам достану из печи.

Он открыл заслонку, вытащил чугунок с мясом и картошкой, вынул из шкафа кувшин с молоком и сел ужинать.

— Председатель колхоза сегодня приходил, — сказала ему Ганна.

— Зачем?

— Тебя спрашивал, а зачем, не сказал.

Лукаш пожал плечами. Председателя колхоза Навроцкого он не любил. Летом он несколько раз видел, как тот в трусах и майке гонял с комсомольцами футбольный мяч. А однажды на вечеринке, немного подвыпив, председатель так лихо отплясывал польку, что даже стекла в окнах дрожали. Разве это серьезный человек? Бесстыдник! Дети уже большие, а он носится задрав хвост. Уже тогда Лукаш подумал, что Навроцкий сидит не на своем месте. Ему не председателем колхоза быть, а заведующим отделом физкультуры и спорта. Сам Лукаш был человеком серьезным. Не курил, пил в меру и то от случая к случаю. Как только женился, бросил свои юношеские привычки и не мог по-товарищески относиться к человеку, который не был похож на него.

Кроме того, за время председательства Навроцкого колхоз не очень выдвинулся вперед. Так, серединка на половинку. Потому Лукаш никогда не работал в своем колхозе. Охота ли ругаться с председателем, чтоб тот потом жене мстил? И заработанное от него не так смело потребуешь. Лучше работать в чужом. Там, если придется, и поругаться можно. И вообще Лукашу казалось, что в своем колхозе все стоит на одном месте. Это и по трудодню видно. Жена который год работает, а получает всегда одинаково.

В комнате потемнело. Лукаш включил свет и потянулся рукой к книге, что лежала на краю стола. И тут — на тебе! — дверь настежь, и на пороге появилась мощная фигура Навроцкого.

— Добрый вечер.

— Вечер добрый. Проходи ближе, — не очень приветливо ответил Лукаш.

Он был не рад приходу председателя. Хотелось сегодня побыть со своей семьей. Но не прогонишь же человека из хаты. Навроцкий присел к столу.

— Услышал я голос твоего «Беларуса», — ну, думаю, Лукаш появился. А у меня к тебе дело.

— Видать, очень срочное, потому что я едва поужинать успел, а ты уж тут как тут, — усмехаясь ответил Лукаш.

Навроцкий удивленно взглянул на него.

— Я поспешил к тебе так потому, что через два часа у нас заседание правления, а завтра я еду в область на несколько дней.

— Я же тебя не гоню из хаты… Ну, говори: какое у тебя дело?

— Дело очень простое. Не мне объяснять тебе о реорганизации МТС, ты об этом знаешь не хуже меня. Переходи работать в наш колхоз.

— А ты что, собираешься тракторы купить?

— Собираемся. Не только тракторы.

— Вот как? А сколько тракторов?

— Пока четыре.

— Значит, в долг залезете?

— Нет. У нас деньги есть, сразу расплатимся.

— Гм… Когда же вы успели так разбогатеть?

— За то время, когда ты не хотел и заглядывать в свой колхоз.

— Я не на Америку работал, а на свою родину. А какая разница, в каком колхозе?

— Правильно. Почему бы тебе теперь не остаться у нас, дома?

— Не хочу. Я три года колхоз «Октябрь» обслуживаю. Там и останусь.

— Так… А хату в своем колхозе построил? А разве наши колхозники тебе не помогали?

— Помогали по-соседски, спасибо им. Такой обычай испокон века существует.

— И сотками пользуешься!

— Сотки женкины. Разве она их у тебя не заработала?

— Заработала. Твоя жена молодчина. Работница хоть куда.

— Работница, а заработала-то не очень много.

Навроцкий снова с удивлением взглянул на Лукаша.

— Трудодень у нас, что и говорить, не особенно веский. Почему бы тебе не помочь поднять его?

— Такому помощнику, как я, вы не очень обрадуетесь.

— Понятно, — помолчав, сказал Навроцкий. — Закончим этот разговор. А теперь вот какое дело. Помоги нам по-соседски сечки нарезать.

— Как это я могу помочь, не понимаю.

— Нечего понимать. Подкати трактор к гумну. Горючим мы обеспечим, за работу заплатим.

Лукаш подумал.

— Я же в отпуске.

— Значит, ты и в этом отказываешь? Плохо я тебя знал. Будьте здоровы.

«Зато я тебя знаю как облупленного», — подумал Лукаш, когда Навроцкий вышел.

Однако этот разговор с председателем оставил в его душе неприятный осадок. Он не почувствовал себя правым, хотя и не был виноват. А тут еще жена сказала ему с упреком:

— Ты почему, Лукаш, так с ним разговаривал?

— Знаю я этих председателей… Немало их на своем веку повидал, — раздраженно ответил Лукаш. — Поставят какого-нибудь обуха, лишь бы морда у него была толстая и живот выпирал, — одним словом, чтоб выглядел солидно… А он и вертит колхозом, как его левая нога захочет.

Три дня Лукаш работал в новой хате. Радовался. Хата была как игрушка — бревна одно к одному. Крыша покрыта шифером. Со стороны посмотреть и то приятно, ну а жить в ней — особенно. Лишь бы с женой все было в порядке, тогда бы новоселье справил. Обстановки мало. Надо купить диван, зеркальный шкаф, большие стенные часы, да и мало ли чего еще надо! Все это мог бы он приобрести и раньше, но деньги шли на строительство: плотникам, столярам, каменщикам, на материалы. Теперь все это позади, можно и об уюте и о маленькой роскоши подумать. В эти дни Лукаш даже на улицу не выходил. Маршрут был один — из старой хаты в новую и обратно. Теперь у него жила теща. Лукаш ее не любил. У нее была привычка приказывать и поучать. Но своего неудовольствия он не выказывал, знал, что ее пригласила жена, — значит, так нужно.

Однажды утром Ганна попросила Лукаша сходить в сельмаг, купить мыла и три метра ситца. Лукаш пошел. Сельмаг стоял в центре деревни. Тут намечалась площадь, и хотя ее еще не было, здания школы, сельского Совета, почты уже придали ей некоторую форму.

Лукаш поднялся на пригорок, и перед его глазами открылся белоснежный простор за деревней. Невдалеке стояло огромное колхозное гумно, а вокруг него скирды соломы, запорошенные снегом. Гумно было открыто. У ворот в приводе ходила пара лошадей. Какой-то человек с кнутом в руках погонял их. «Что они там делают?» — подумал Лукаш, и в ту же минуту ему стало как-то неловко. «Сечку режут», — догадался он.

В магазине было много людей, преимущественно женщин. Они расспрашивали Лукаша о Ганне. Он отвечал одним словом: «Ничего», а в голове было совсем другое. «Техника… какой-то привод нашли — может, еще кулацкий… механизаторы».