Аркадий Чернышевич - Затор на двадцатом

Мартын почувствовал, как горячая волна обожгла его лицо.

— А Женя?

— А Женя — доярка. Это при тебе они света не видели. А теперь!.. Хозяин в хате есть, чего еще надо!

— Хозяин? — переспросил Мартын и остановился. Он не мог этому поверить. Чтоб Анета, молчаливая, покорная Анета…

Ага, заело? А сам что ты вытворял, забыл? Думал, что она человека себе не найдет?

— Кого она нашла?..

— Кого? Сам увидишь — кого!

Агата не смолкала всю дорогу. Она смеялась, издевалась над Мартыном и чуть не довела его до бешенства.

Когда пришли в деревню, было уже совсем темно. Агата на прощанье сказала:

— Заходи смело, не бойся, хотя там и ничего твоего нет. Конфисковали. Однако переночевать пустят. А если не пустят, заходи ко мне. Переночуешь, и повечерять дам. Соседом же был! — Она захохотала и зашагала к своему двору.

Убитый горем, Мартын несмело открыл дверь своей хаты. Его на мгновенье ослепил яркий свет большой лампы. Поставив чемодан, оглянулся, За столом сидела Женя, а возле нее согнувшись стоял какой-то парень. Мартын узнал Антося Мажейку. В комнате было чисто, все блестело. В углу на столике стояла радиола, а у окна — швейная машина, на стене тикали новые часы в деревянном футляре. Мартын скользил по хате глазами. Он искал Анету и не находил ее. Женя и Антось смотрели на него с удивлением.

— Добрый вечер, — проговорил он.

— Татуся! — крикнула Женя и бросилась к нему.

Анета вышла из кухни. Увидев Мартына, подошла к нему, обняла и поцеловала.

Мартын плакал. Он целовал Анетино лицо, голову, гладил плечи. Женя, краснея, рассказывала ему, что они с Антосем поженились. Антось краснел еще больше и счастливо улыбался.

Спустя некоторое время Мартын сидел за столом и с чувством собственного достоинства говорил:

— В колхозе большое строительство? Отлично. Эх и будет же где приложить руки!..

1958

У Адама Ждана никогда не было собственной земли. И у отца его не было. Всю жизнь батрачили в панских имениях. Там год, там два. Если бы спросили у Адама, где он родился, он бы не смог ответить: то ли в Шеметове, то ли в Шабунях, а может, в Шепиловке. Одним словом, где-то на букву «Ш».

Вырос Адам сильным и крепким. В пятнадцать лет впрягся в плуг и отлично справлялся с парой панских лошадей, злых как звери. Ничего, слушались! В восемнадцать лет он не встречал равного себе по силе, всех побеждал — и одногодок, и старших. Его немного боялись. Грудь — как колокол, плечи богатырские, сам черный, словно ворон. А глаза огромные, тронь такого! Только зря боялись. Адам был смирным как теленок. А на работе — настоящий зверь. Спуску никому не давал. Не приведи господь с таким работать на пару! Заездит, да так, что и дух вон. И не от злости. Он всякую работу измерял своей медвежьей силой. Зато во время отдыха любил хорошо поесть и еще лучше — поспать. Гулянок разных и вечеринок не признавал. Когда наступало воскресенье или какой-нибудь праздник, то он зимой — в кровать, а летом — в солому и — храпака на целые сутки. Однако аккуратно просыпался, чтоб пообедать или поужинать.

Адаму было двадцать лет, когда умерла его мать. Тогда отец сказал:

— Тебе надо жениться, Адам. Тяжко нам будет без хозяйки: кто нас обстирает и обошьет?

Адам не возражал. Жениться так жениться. Девушками он не интересовался. Все они казались ему на одно лицо. Потому, когда отец сосватал ему Марьяну — панскую свинарку, Адам не сказал ни слова, только кивнул головой. Ладно, мол. Пусть Марьяна. А Марьяна была девушка хоть куда. И статная, и красивая, и на работе проворная, и на вечеринках не последняя. Хлопцы за нею роем вились, а она давно приглядывалась к Адаму, только он не замечал этого.

Свадьбу сыграли весной, сразу после пасхи.

После женитьбы жизнь Адама почти не изменилась. Днем работа, ночью отдых. Круг его интересов был неширокий. Панское поле, луг, гумно, хлевы, иногда лес — и небольшая каморка в панском бараке для батраков. Он не мечтал о большем, не знал, что можно жить иначе.

Марьяна продолжала работать и после замужества. Она успевала все сделать и дома, и на панском дворе, и всегда встречала Адама с ласковой улыбкой. Адам не думал о том, что ей трудно, что она устает, мало спит. Да ему и в голову не могли прийти такие мысли. Все женщины, начиная от матери, кончая соседками, так же мало спали, уставали, старились без времени и без поры уходили на тот свет.

Вечерами, когда Адам отворачивался от жены и сон смежал его веки, она прижималась к нему своим молодым упругим телом, впивалась горячими губами в его щеку и просила:

— Адам, полюби ты меня…

— Иди ты! Я спать хочу.

— Адам, миленький мой…

— Как тебя еще любить? Странная ты…

— Обними покрепче…

И Адам обнимал жену неумело и нехотя своими огромными, сильными ручищами. Через минуту она сладко спала на его груди. «Как малое дитя», — думал Адам, осторожно укладывая ее голову на подушку. Тут же засыпал и он. Спал сладко, без сновидений и тревог, и когда просыпался утром — Марьяны возле него не было. Она вставала раньше. Ей надо было и дома справиться, и в панский свинарник прийти вовремя.

Отец ненадолго пережил мать. Он умер глубокой осенью, спустя полтора года после Адамовой свадьбы. Было воскресенье. День стоял пасмурный и невеселый. Накрапывал холодный дождь. Сквозь запотелое окно были видны голые липы в панском парке. На них, опустив хвосты, сидели мокрые вороны. Марьяны не было в хате. Отец лежал худой, с пожелтевшим лицом.

— Подойди сюда, Адам, — сказал он слабым голосом.

Адам встал, зевнул, потянулся и подошел к отцу.

— Сядь, — приказал старый Ждан.

Адам сел. Отец повернулся к сыну и начал говорить:

— У тебя хорошая жена, Адам… Ухаживала за нами. И за мной, как за родным отцом, присматривала… Ничем не упрекнула… Береги ее.

Адаму было скучно. Ему хотелось спать. Да и погода была такая, что только бы забраться на полати и захрапеть.

— Береги жену, — сказал отец. — Забери ее из свинарника. Я давно хотел тебе сказать, но думал — сам догадаешься… Проживете… И тебе спокойнее будет. Свинарник тот… кого там не бывает! Мошенники разные…

Отец замолк. Он, очевидно, чего-то не договорил, но Адам не понял этого.

— Я говорю, мошенники разные… Чтоб их не знали добрые люди! Забери оттуда Марьянку. Пусть лучше дома живет. А летом на сенокосе, на жатве заработает какой-нибудь злотый себе на платок или тебе на рубаху. Береги ее, Адам, не обижай.

— Я никого не обижаю, тата.

— Это же беда… Ты никого не обидишь и никого не пожалеешь.

Не скоро вспомнил Адам эти слова. А в тот вечер он даже не прислушался к ним.