Аркадий Чернышевич - Затор на двадцатом

А Мальвина тем временем продолжала стонать, хвататься за голову:

— Ах, ах! Что теперь будет? Пан так боится.

— А пусть он провалится, тот сыровар, — нетерпеливо сказал старый сторож Стась. — Есть давай!

— Ах, вы ничего не знаете. Топерцер был немец, и пан говорит, что он мог быть шпионом. А теперь он исчез, и пана могут обвинить…

— А чем пан виноват, что сыровар исчез?

— Ах! Они дружили с паном Топерцером. Он был такой деликатный…

Адам почувствовал, что ему вдруг расхотелось есть.

В тот день поздно выехали на поле. Пахари больше стояли да разговаривали, чем работали. Только Адам непрерывно шагал за плугом. Сегодня и ему не очень хотелось работать, но он не знал, куда деваться, если бы не этот плуг. Впервые он подумал о том, что этот плуг, лошадь и поле не его. Даже каморка, где он ночует, не его. Что ж у него есть? Да ничего… Он гол как сокол. Была жена, да и ту пришлось поделить с сыроваром. Есть сын… Адам заскрежетал зубами. И сын, может, не его… Адам схватил вожжи и остановил лошадей. Дрожащей рукой он вытер на лбу холодный пот и почувствовал, что весь дрожит. Его ограбили! Без жалости, на глазах забрали всё.

Он не сразу услышал, что его зовет Антось. Когда повернулся, увидел, что Антось шагает к нему по вспаханному полю.

— Не опротивело еще гнуть спину? — упрекнул Антось.

— Опротивело…

— Не говори. Конец им скоро будет, Адам!

— Кому?

— Панам!

— Почему ты так думаешь?

— Да они же сами себя едят. Слышал? Наш пан с немецким шпионом дружил, коньячок пил, в шахматы резался. А ты не забыл, о чем договаривались?

— Нет.

— Ну, в таком случае жди. Прятаться долго не будем! Восточные браты придут на помощь, не отдадут фашистам в зубы!

— Откуда?

— Оттуда! — Антось показал на восток. — А ты сядь и отдохни. К чертовой матери! Всю жизнь гнемся.

Адам послушно сел на стоптанную стерню.

— У тестя был?

— Нет.

— Сходи навести. Вот что, Адам, ты не обижайся на меня. Что там было у тебя с женой, это ваше дело. Она смертью свою вину искупила. А дитя, оно не виновато, Адам! Оно и так без матери, а ты что ж, круглым сиротой хочешь его сделать?

— Да нет же, Антось…

— Замолчи! Человеческая жизнь наступает, а ты что ж, человеком быть не хочешь?

Адам склонил голову, и глухие рыдания встряхнули его могучее тело.

Имение жило тревожной таинственной жизнью. Днем этого заметно не было: казалось, все идет как и раньше. Но по ночам, когда в бараках, где жили батраки, гасли лампы, по панскому парку и саду ходили, словно привидения, какие-то люди. Они копали ямы, глубже чем могилы, носили к этим ямам ящики и прятали их там. Из имения без шума выезжали подводы, нагруженные разным добром. Скрываясь между аллеями, в тени кустов и деревьев, к панскому двору пробирались неизвестные люди. Через некоторое время они выходили оттуда с узлами и, как тени, исчезали в ночной тьме.

Вся работа в имении пошла кувырком. Ни пан, ни эконом не интересовались, как работают батраки. А им это было на руку, и многие из живших в деревне разошлись по хатам. Только Адам, как обычно, запрягал свою пару лошадей и ехал на пахоту. Работал нехотя, но не мог не работать. Что бы он делал в эти дни, куда бы девался!

После разговора с Антосем он чувствовал себя беспомощным и несчастным. И что он мог поделать с самим собою? Адам понимал, что должен пойти навестить сына, а сердце его туда не тянуло…

Однажды утром он пришел в конюшню и увидел, что там нет ни одной лошади. Он хмыкнул от удивления и повернул назад. Навстречу ему шел Антось. Адам обрадовался. Захотелось поговорить с ним. Разговор с Антосем, и успокаивал его, и одновременно волновал, порождал новые мысли и чувства. Но Антось не остановился. Он невидящими глазами посмотрел на Адама и зашагал дальше.

Адама это ошеломило. Антось не хочет с ним разговаривать! Не считает человеком! Презирает его! Единственный человек, к которому Адам привязался, которого уважал больше, чем отца. За что?! «Человеческая жизнь идет, а ты что ж, человеком быть не хочешь?» Эти слова прозвучали в его ушах страшным упреком.

Он до вечера слонялся по имению и, когда стемнело, собрался к тестю.

Адам шел по той же тропинке, по которой когда-то ходил звать тещу. Он, может, не вспомнил бы об этом, если бы не споткнулся о камень, лежащий на меже, почти у самой тропинки. Он и тогда споткнулся об этот камень. Сердце его болезненно сжалось. Тогда его ожидала Марьяна. Она была еще жива, и Адам не думал, что она может умереть. Он тогда шел не торопясь, не жалел Марьяны. Это пришло позже, перед ее смертью. Эх! Было бы это теперь! Он перелетел бы через поле, выбил все стекла в панском дворце, силой вытащил доктора из больницы, привязал бы его к телеге и привез домой. Марьяна была бы жива… А при встрече с сыроваром не спрашивал бы, хочет ли тот жить, а отправил на тот свет…

Зайдя в хату к тестю, он сразу бросился к зыбке, что висела у кровати, развернул одеяльце. Круглолицый крепыш спал, и таким спокойным и счастливым был его сон, что Адам умилился. «Мой сын! — пронеслось в его голове. — Мой! Мой и Марьяны!» А ребенок чмокал губками, как и в тот незабываемый вечер, потом раскрыл глаза и зашевелился. И что-то Марьянино увидел Адам в его нежных губах, в голубых глазах. Он неумело, по-мужски взял его на руки. Ребенок заплакал. Теща бросилась к Адаму:

— Ты же не умеешь! Еще уронишь. Давай сюда, я ему соску дам.

Адам нехотя передал ребенка теще.

— Мы его Сымоном назвали, Адам. Сымон Адамович он…

Адам почувствовал, что горло его судорожно сжимается и туман застилает глаза. «Сымон Адамович…»

А ночью, лежа на нарах, он долго не мог заснуть. Адам думал о мальчонке, которого зовут Сымон, и чувствовал, что жизнь его была бы совсем пустой и ненужной, если бы не этот маленький Сымон.

Утром, уходя в имение, он сказал тестю:

— Может, перейти к вам жить?

— Переходи, — коротко ответил тесть.

Когда Адам пришел в имение, там творилось что-то невероятное. Люди обнимались, целовались, плакали и смеялись одновременно. «Что такое?» — не понимал Адам.

Сторож Стась шел без шапки и пел, а увидев Адама, подошел к нему, обнял и поцеловал.

— Дождался хоть на старости лет? Боже мой! — старик всхлипнул.

— Что тут происходит, дядя Стась?

— Что происходит! Красная Армия границу перешла. Освобождать нас идет от панов! А пан с экономом сегодня ночью убежали. Наше теперь имение, Адам! Народное! Наша земля!

На площадке против панского дома собрались батраки и крестьяне из ближайших деревень. Вынесли из комнаты стол. На него влез Антось.

— Товарищи! Пойдем встречать Красную Армию! Избавителей наших! Они уже близко.

— Встреча-а-а-ать! — отозвалась толпа.

— Встреча-ать! Ура-а-а!