Аркадий Чернышевич - Затор на двадцатом

— Да неужели? — удивляемся мы.

— Ну да! Переплыву и даже не устану!

— А Левон? — спрашиваем мы.

— Гм… — Антось пожимает плечами. Нам уже понятно: Левон озеро не переплывет. Где ему!

Тем временем полено распилено.

— Клади, Антось, другое!

— Что, еще не устали?

— Клади, клади! — весело отвечаем мы.

Бывало, когда мы уходили от Антося, чубы у нас были мокрые, но мы были довольны.

Антось летом всегда брал книги у учителя Ивана Павловича. Бывало, увидит меня на улице и говорит:

— Знаешь, Сашок! Не в службу, а в дружбу: отнеси вот эту книгу Ивану Павловичу. Это первый том. Ты ему скажи, что я просил второй. Только не забудь, братец, поблагодари его. Ну понятно, поздороваться и попрощаться тоже не забудь.

— Я же знаю, Антось! — нетерпеливо говорю я.

— Безусловно, знаешь. Но вдруг забудешь. Вежливость — прежде всего. Пионер должен брать пример с нас, комсомольцев, быть культурным и вежливым. Не забывай этого.

И я не забывал. Бывало, Антось встретит Миколку-вьюна.

— Здорово, Миколка! — говорит.

Миколка на глазах растет от радости и восторга. А Антось подхватит его на руки, покачает, посадит на плечо и пробежит по улице. Даже «и-го-го!» закричит. Ну словно лошадь! Мы хватались за животы от смеха. Потом Антось поставит Миколку на землю, посмотрит на него и покачает головой:

— Ты это почему рубаху на пузе порвал? Разве ты не ногами ходишь, а на животе ползаешь? И колени дырявые! Ну, брат, это никуда не годится! Думаешь, у твоей мамы больше работы нет, как твои штаны и рубахи латать? Эх ты, пузырь! Беречь надо одежду, ценить труд родителей. Они заботятся о тебе.

Потом посмотрит на Миколкины уши и разведет руками:

— Э-э, брат! Да ты сегодня и не мылся!

— Мылся! — оправдывается Миколка. — Я мылся!

— А в ушах ласточкины гнезда! Чистота, брат, самое главное! К ней надо привыкать с пеленок, а ты, лентяй, даже уши помыть ленишься.

И тут же сделает выговор Грише:

— Плохо ты воспитываешь своего брата, Гриша. Ну на что это похоже! Ты же старше, показал бы пример, а в случае чего и наказал. Он же маленький, его надо учить.

— Разве ты не знаешь, Антось, какой он! Грязнуля, да и только.

— Ну, ну! Не обижай брата! Пионер, а клички придумываешь, и на кого? На брата?

Одним словом, воспитывал он нас здорово.

А в августе, как только созревают ранние яблоки и груши, Антось первый поделится с нами. Если ему попадает в руки яблоко, он его разрежет пополам и нам отдаст:

— Попробуйте, хлопцы.

Мы от такого внимания готовы были прыгать.

— Ну как, ничего? Можно есть? А я, признаться, сам еще не пробовал.

— Почему же ты, Антось, не пробовал?!

— Ничего, ничего! Я, ребята, уже не маленький и не лакомка. Надо прежде всего о младших заботиться. Не забывайте этого и вы.

Мы так и поступали. Бывало, самые лучшие яблоки и груши не едим, для Антося бережем.

Одним словом, мы любили и уважали Антося Лозовского. Разве только мы! Даже взрослые уважали его и ставили нам в пример.

А вот уж Левон Пашкевич был совсем другой. Тонкий, длинный как жердь, волосы светлые, брови белые, даже ресницы белые. Нос острый, и все лицо — одни веснушки, на руках тоже веснушки. Ходит всегда мрачный, всегда о чем-то думает. Он, вероятно, только по одному слову в день произносил. Бывало, скажешь ему: «Добрый день», а он, вместо того чтобы ответить «день добрый», говорит: «Так, так!» Мы, бывало, нарочно здоровались с ним по двадцать раз в день, и он каждый раз отвечал: «Так, так!» За это и прозвали его Тактаком. «Вон Тактак идет!» Но Левон, видимо, не знал об этом, потому что никогда не обижался. Хоть бы когда-нибудь он засмеялся или пошутил! Идет, смотрит себе под ноги, будто что-то потерял, а теперь ищет. Мы с Гришей не раз думали: почему с ним Антось дружит? Антось такой хороший хлопец, а дружит с этаким Тактаком! На месте Антося мы бы с ним и не подумали дружить.

Не нравился нам Левон Пашкевич.

Невдалеке от нашего села, на самом берегу озера, стояла старая баня. Кому она принадлежала, мы не знали, но никто никогда в той бане не мылся. Крыша ее провалилась, стены едва держались. За баней, уткнувшись носом в берег, стояла лодка. Она почти наполовину была вытащена на берег, чтоб во время бури ее не смыло волной.

Лодкой кто-то пользовался, но очень редко и, видимо, только ночами. В жаркие дни она рассыхалась. Но мы не интересовались этой лодкой. У Гришиного отца была исправная большая лодка.

Однажды жарким летним днем Миколка-вьюн стащил Гришину удочку, накопал червяков и, собрав десятка два своих друзей, объявил, что поведет их ловить рыбу. Друзья обрадовались. Кому в детстве не хотелось быть рыболовом или охотником!

Миколка повел их к бане, подальше от дома. Он знал, что Гриша будет искать удочку и найдет, если Миколка хорошо не спрячется. Кроме того, за баней стояла лодка, а Миколка знал, что мы с Гришей всегда ловим рыбу с лодки.

Приведя друзей к озеру, Миколка оставил их на берегу, а сам залез в лодку. В ней было много воды, но Миколка не обратил на это внимания. Он закатал штанины и сел на корму, а ноги опустил в озеро.

Миколка, как настоящий опытный рыбак, насадил на крючок червяка и забросил удочку. Друзья Миколки следили за ним затаив дыхание.

Прошло несколько минут. Поплавок неподвижно стоял на воде, но Миколка терпеливо ждал. Ребята стали перешептываться. Миколка прикрикнул на них:

— Тише! Рыбу пугаете!

Он забросил удочку в другое место, однако поплавок и там не шевелился. Теперь Миколка понял, в чем тут дело. Он вытащил удочку, оборвал червяка и решительно сказал:

— Худой червяк. Подайте потолще!

Ему мигом подали самого толстого червяка.

Кто-то хихикнул:

— Умная твоя рыба, Миколка.

— А ты думаешь, она глупее тебя и не знает, какой червяк лучше?

Ребята некоторое время сидели молча, однако рыба опять не клевала. Мальчикам надоело ждать. Некоторые даже собрались идти домой. И тут наконец до Миколки дошло! Он вспомнил, что я и Гриша никогда не ловили рыбу у самого берега.

— Столкните лодку в воду! — приказал он.

Мальчикам это понравилось. Им надоело сидеть сложа руки. Они, как муравьи, облепили лодку и, кряхтя, стали сталкивать ее в воду. Нелегко давалась им эта работа, но вскоре лодка закачалась на воде. Миколке пришлось переменить место. Он перелез с кормы на середину и, довольный собою, запел:

Вскоре мальчики заметили, что лодка медленно отплывает от берега. Они с завистью смотрели на Миколку, которому, словно назло, стало везти. Время от времени он снимал с крючка то ерша, то плотичку величиной с мизинец, и радости его не было конца. Когда он вытащил большого окуня и повернулся лицом к берегу, чтоб похвастаться перед друзьями, и уже хотел крикнуть: «Вот какая рыбина!» — рыбина эта выскользнула из его рук и плюхнулась в лодку, а он закричал: