Матвей Осодоев - Зов

Зловредный Яабагшан все еще под следствием. Говорят, его будут судить. А вместо него за председателя работает наша учительница Дарима Бадуевна. Она очень старается, и, хоть голос у нее тихий, слушаются ее хорошо. А тут еще вернулся с фронта дядя Эмхэн, старший сын дедушки Балты, с орденом и без левой руки, он будет у нас бригадиром. Я рад этому. Ближе дедушки Балты и дяди Эмхэна у меня никого сейчас нет. Конечно, кроме тебя, баабай.

Когда выгоняю табун к Красной горе, всегда проезжаю мимо могилки нашей милой мамы. Вокруг могилки расцвели полевые цветы, очень красиво это. Я разговариваю с мамой, как с живой.

Из родившихся в табуне жеребчиков два очень похожи на Пегого, точно такие ж, каким он был маленький. К твоему приезду они подрастут, сам увидишь, и, может, один из них тоже прискачет на сур-харбане первым.

Жду ответа, дорогой баабай, на свои письма. Целую крепко.

Как пахнет свежее сено! Упадешь в него, дышишь — не надышишься, и земля под тобой покачивается, плывет, кружится…

Дулмадай помнит: так было прошлым летом, когда отец брал ее на сенокос, в луга.

Не спится девочке. Только забрезжил свет в окнах — выскользнула из-под одеяла, схватила краюшку хлеба; стараясь не разбудить отца с матерью, выскочила наружу. Полкраюшки — недремлющему Барсу, чтоб не лаял, цепью не гремел.

Как далеко от их дома до конного двора! Добежала — а ребята со всего улуса уже здесь. Праздник же сегодня — сенокос! Обступили бригадира:

— Я Пегашку возьму, ладно?

— А мне Гнедка, дядя Булад!

— На волокуше хочу…

— Конные грабли!

Булад Харинаевич руку поднял.

— Ай, молодцы какие, сами дело себе ищете! Посмотрим, посмотрим, кто из вас на что годится… Дедушка Балдан, распределяй им коней!

Старый конюх с трубкой в зубах невозмутимо сидит на пороге шорной.

Ребята разом повернулись к нему.

А он погрозил им скрюченным пальцем:

— Однако шкуру спущу с того, кто запалит мне коня!

— Что вы, дедушка!

— Мы знаем…

— Не впервой!

Дулмадай, самая низенькая из всех, никак не может пробиться через плотное ребячье кольцо поближе к бригадиру — и он ее не замечает. Девочка даже на ветлу залезла, выше всех оказалась — все равно так никто и не посмотрел на нее.

Мальчишки разобрали коней — лишь одна она, Дулмадай, осталась ни с чем, сама по себе. И все из-за того, что девчонка, да к тому ж росточком не вышла: ей десять, а на вид, говорят, не больше семи-восьми… Вот Гарма, ровесник, в одном классе сидят, а чуть не на две головы выше ее! Гарцует на гнедом мерине, пыжится, воображает, поди, какой он лихой наездник. Дулмадай с досадой отвернулась. Невольные слезы набежали на глаза.

Гарма вдруг крикнул ей:

— Эй, что сопли развесила, маменькина дочка?

Она даже не взглянула в его сторону: соскочила с ветлы, робко подошла к одинокому теперь бригадиру, который затягивал подпругу на рыжем жеребце.

— А я что буду делать? — жалобно спросила она.

— Дочка Мархая? — наконец и на нее смотрит бригадир. — Подрасти чуток!

— Я в четвертом классе уже…

— О! — Бригадир вроде бы удивился и, помолчав, проговорил со вздохом: — Если б твоя мать, как ты, работу для себя просила… А ей не до колхоза!

И бригадир повел коня к дороге.

Дулмадай стояла, низко опустив голову, закусив губу… Утро, обещавшее радости, померкло для нее. Все разъехались, лишь внук дедушки Балдана — Гарма — еще почему-то медлил уезжать, кружил на своем гнедом близ нее. И сам дедушка Балдан, тоскующий, наверно, что, раздав лошадей, остался без дела, руки у него не заняты, взял метлу и стал подметать возле порожка, на котором только что сидел… Вот он подслеповато всмотрелся в продолжающего кружить рядом Гарму, с удивлением спросил:

— Эй, погоди… а откуда у тебя такой кнут?

— Сам сплел, — похвастался Гарма.

— Са-ам? Дай-ка сюда…

Гарма подъехал к деду, протянул кнут:

— Хорош, да?

Его лицо сияет, в голосе — гордость.

Дед, будто раздумывая над чем-то, долго рассматривал кнут. И вдруг сердито пыхнул трубкой, лицо его на мгновенье пропало в темно-сизом дыме, — он язвительно передразнил:

— «Хорош»! — И закричал, топнув ногой: — Только для твоей спины, негодник! Ишь, какие узлы навязал… Для коня это, да?! Отвечай!

— Я так… для красоты…

Гарма тронул мерина, на всякий случай отъехал от деда подальше.

— Убирайся с глаз долой! — Дедушка Балдан смешно замахнулся на внука его же собственным кнутом. — Увижу еще такую погонялку в твоих руках — об тебя ж, паршивца, ее обломаю. Чего надумал — для коня такой кнут!..

Сконфуженный Гарма, поддав Гнедому босыми черными пятками, поскакал прочь. Уже с дороги, приостановившись, позвал:

— Дулмадай!

Она не откликнулась.

— Дулмадай! — повторил Гарма. — Поедем со мной!

Он, оказывается, жалел ее.

Не нужна ей ничья жалость!

Гарма, помедлив малость, снова пришпорил коня и стал быстро удаляться.

— Дочка, — ласково обратился к ней дедушка Балдан, — отнеси-ка этот кнут своему отцу. А он его пастухам отдаст. Телят гонять — пожалуйста, можно, я не против. А благородного коня таким кнутом никак нельзя! Что такое конь — тебе, к примеру, известно?..

Дулмадай думает, что дедушка Балдан людей ценит по тому, как кто из них к лошадям относится. Любит коня — дедушка такого табачком угостит, поговорит с ним по душам; ударил коня — конюх сам готов ударить такого человека…

И в другой раз Дулмадай охотно послушала бы его… но не сейчас! Повесив кнут через плечо, так, что его тонкий конец, извиваясь, змеей волочился за ней, она побрела домой. И съежилась, стала еще меньше, будто уже услышав над собой крикливый голос матери: «Где тебя черти носят, а? За наседкой некому присмотреть, свиньи как резаные орут, кормить надо… С Бимбой не поиграешь!..»

Бимба во второй класс пойдет, всю зиму жил в аймачном центре, в интернате, самостоятельно, можно сказать, а мать с ним, как с грудным… «Ой, упаси боже, наш Бимбочка со здешними ребятами станет играть — только дурному от них научится! Смотри за ним, Дулмадай… Не подпускай Бимбу к Гарме. Хулиган, другого слова для него не подыщешь».

А что Гарма? Мальчик как мальчик, горазд, правда, на всякие шалости да проделки, за партой минуты спокойно не посидит, зато маленьких да кто послабее его не бьет. А еще они вместе в фольклорном кружке: записывают от старых людей сказки и предания родного края… Не поймешь, правда, как он к ней относится: то подножку подставит, то вроде бы в друзья напрашивается.