Матвей Осодоев - Зов

Нынче она ни у кого ничего не просит. Да-да! И не хочет иметь никаких дел с Буладом Харинаевичем, со всем колхозом… Муж работает — достаточно.

Муж…

Понимает ли он ее так, как когда-то, в те, уже отдаленные годы… У нее порой сердце щемит — лишь представит, что он плохо стал о ней думать. Да нет! Он не подумает о ней плохо. Он любит ее. Он поймет ее — она не для себя ж!..

И Шаажан окончательно успокоилась.

Ох уж эти телята! Пасти их — одно наказанье. Замучилась с ними Дулмадай. Как только солнце поднимется в зенит, начинается жара, откуда-то прилетают оводы. Они жалят телят, а те, задрав хвосты, несутся вслепую куда попало. Попробуй догони их, побегай, собери вместе! Чего доброго, на колхозное поле ворвутся, посевы помнут — неприятностей тогда не оберешься… Извелась Дулмадай, личиком почернела. И зачем они держат на дворе столько скотины? У кого еще в улусе в собственном пользовании столько телят — два бычка и две телочки? Только у них. Колхозники головами качают: зоотехник меры не знает…

Праздником для Дулмадай стал тот день, когда отец договорился с пастухом дойного стада — тот согласился пасти телят с коровами. Гора с плеч!

— Ты дочь пожалел, а пастуху платить надо, — упрекнула отца мать. — Слушал бы радио! По радио то и дело говорят: приучайте детей к полезному труду…

В этот первый свободный от телят день мать велела Дулмадай купить в лавке спички и соль. Как на крыльях, полетела девочка в улус. На тропинке, выскочив из бурьяна, преградил ей дорогу Бимба.

— И я с тобой!

— Мама заругает… «От дома никуда» — забыл?

— Не забыл, а не хочу! Возьми-и…

Так заискивающе смотрел на нее братишка, такая мольба была в его черных, словно спелые ягодки черемухи, глазах, что она, вздохнув, кивнула:

— Ладно уж!

И снова вздохнула:

— Мама узнает — обоим попадет.

— Не узнает!..

Они, взявшись за руки, побежали к домам улуса. Над их головами, со свистом рассекая воздух, носились молодые ласточки. Чуть за макушку не задевают. Казалось, поймать можно. И Бимба, смеясь, подпрыгивал, норовил схватить какую-нибудь из них: вдруг та зазевается! Весело было.

У крайних домов их обогнал на коне озабоченный Булад Харинаевич. Он подъехал к окнам конюха Балдана, постучал кнутовищем в стекло. На крыльцо вышла бабушка Янжима. Она вытирала руки о передник. Наверно, готовила что-нибудь… На время сенокоса правление колхоза определило бабушку Янжиму поварихой. Она стряпает обеды косарям.

— Что случилось? — спросила бабушка Янжима у бригадира. — Сам никогда покоя не знаешь и другим не даешь… Говори!

— А-а! — Бригадир сдвинул фуражку с потного лба на затылок. — Прежние заботы… Прогноз такой — скоро дождям быть, надо спешить со скирдованием. А рук мало! Не сможете ли обойтись без напарницы?

— Это конечно, — согласилась бабушка Янжима, достала из кармана трубку, закурила, опять сказала: — Конечно…

Булад Харинаевич ждал. Бабушка молчала.

— Как — можно? — не выдержав, спросил бригадир.

— Время, понимаю, горячее, — ответила бабушка. — Однако ведь и мне управляться трудно… Вон сколько ртов! Покрутись-ка! Хоть бы такого помощника — посуду помыть, картошку почистить…

— Можно — да? — нетерпеливо переспросил бригадир.

— А что с тобой делать — бери! Буду одна.

— Спасибо. — И Булад Харинаевич, пришпорив коня, поскакал на другую улицу — к дому младшей поварихи.

Бабушка, посмотрев ему вслед, покачала головой. И опять на улице пусто, безлюдно, тихо…

— Это бабушка Гармы, — пояснила Бимбе Дулмадай. — Я у них зимой бывала… Зайдем?

— Ой, можно?

Они выбрались из-за кустов, за которыми, притаившись, слушали разговор бригадира и бабушки Янжимы, подошли к крыльцу.

— А Гарма где, Дулмадай?

— На сенокосе.

— Вот бы мне туда!

— Подрастешь — мама, может, отпустит…

Бабушка Янжима не услышала скрипа отворяемой двери, их шагов — наклонившись над столом, месила тесто. Они молча смотрели на нее с порога. Бимба громко шмыгнул носом — и старушка оглянулась.

— Какой случай! — всплеснула она руками. С ее ладоней слетело мучное облачко. — Вон кто надумал заглянуть! Проходите к столу, гости дорогие…

За стеной вдруг послышалось испуганное кудахтанье, суматошно закричал петух, и бабушка Янжима снова всплеснула руками.

— А ведь это щенок курей гоняет! Такой проказливый щенок — спасу нет…

— Можно, я сбегаю, погляжу? — загорелся Бимба.

— А что ж! Сбегай, уйми его, Бимбочка…

Бабушка Янжима налила в две чашки холодный тараг [14] Тараг — варенец. , отрезала большие куски от белого калача.

— Угощайся, дочка. Бимба, и ты иди сюда!.. — крикнула она на улицу.

Бимба прискакал счастливый.

Села было бабушка Янжима поодаль, на лавку, однако тут же вскочила, хлопнула себя ладонями по бедрам.

— Ах, голова я непутевая! Совсем без памяти стала… Как же можно!

Сняла с полочки солонку и поставила ее рядом с хлебом.

— Кушайте на здоровье!

Дулмадай и Бимба не заставили себя просить — уплетали вкусный тараг за обе щеки, а бабушка Янжима рассказывала им:

— В старую пору ту хозяйку, что забыла б соль на стол поставить, засмеяли б! Кто доху оденет — мороз того не застудит, кто соль ест — крепким тот будет. Вот как раньше в нашем народе говорили… Нынче старина забыта. Некоторые буряты суп толком не солят. Попробуешь такой суп — вода!

— Много соли тоже вредно, — осторожно заметила Дулмадай. — Я читала об этом…

— Вредно? Наверно, для нынешних молодых людей — только не для старых! — убежденно возразила бабушка Янжима. — Ешьте, детки, ешьте… Давайте подолью еще. Дома у вас тараг, наверно, не хуже моего, но и мой вкусный, правда?

— Еще какой! — с полным ртом проговорил Бимба и поднял вверх большой палец.

А Дулмадай еще ниже над чашкой склонилась. Не скажешь же бабушке, что у них дома не делают тараг. Мать все молоко пропускает через сепаратор, потом сбивает масло. За маслом приезжают те самые ночные гости, что водку пьют… И молочные отходы без пользы не пропадают. Из куренги [15] Куренга — кислое молоко. мать гонит тарасун, в базо [16] Базо — жидкость, остающаяся после перегонки тарасуна. они добавляют крапиву и кормят этим ненасытных свиней…

Дулмадай, тихо поблагодарив бабушку Янжиму, отодвинула от себя чашку. А Бимба, выбравшись из-за стола, побежал снова во двор — к щенку.

В те редкие зимние дни, когда Дулмадай удавалось побывать в семье Гармы, она словно бы отогревалась. Часами можно слушать сказки бабушки Янжимы! Поэтому-то и сам Гарма знает столько разных сказок — целый вечер, не повторяясь, готов рассказывать. Недаром его в школе прозвали «Сказителем».