Матвей Осодоев - Зов

Так думала тетушка Шабшар, поздним часом возвращаясь с фермы, где Амархан сегодня оставалась за дежурную. Успокоилась та, наверно, послушав свою будущую свекровь… Если и не совсем успокоилась — то хоть чуть-чуть легче стало ей. Выговорилась, выплакалась, как только родной мамке можно. Но ее мамка который год как уж в сырой земле…

Проходя мимо Дома культуры, тетушка Шабшар решила: зайду, погляжу, как мой Болот на эту «культурницу» пялится! Тихонечко из уголка понаблюдаю… А потом отзову — и хворостиной его по хребтине, до болятки!

Раззадорилась — прутик на ходу сломила… Заплаканные — в страдании — глаза Амархан стояли перед ней.

А в Доме культуры — не в том зале, где кино показывают и собрания бывают, а в другом, что поменьше, — танцы вовсю. Радиола гремит, сколько пар толчется — не сразу разберешься, кто да с кем… И танцуют так, как по телевизору иногда можно увидеть: сходятся-расходятся — руками машут, изгибаются… Иная жизнь — и куда все прежнее делось! Раньше-то молодежь ёхор-наадан только знала — хороводы с песнями. Исстари так у бурятов водилось. А теперь про ёхор-наадан забыто, лишь иногда на сцене в самодеятельности покажут, как бывало. Танцуют же молодые безголосо, словно в трясучке, и музыка, послушать, такая — по-иному не потанцуешь: она сама трясет, ломает человека!

Тетушка Шабшар осторожно заглядывала в дверь, искала среди качающихся, движущихся туда-сюда голов сыновью… Прошел мимо выряженный в клетчатый пиджак Хара-Ван, сказал, что бригадир оставил Болота на вспашке паров во вторую смену — его тут, среди танцующих, нет.

«На нем на самом пашут, — огорченно подумала о сыне тетушка Шабшар. — Хара-Ван, смотри-ка, тут, ведро одеколона на себя вылил, задохнуться можно… А моего опять в ночную смену! Не умеет отказаться…»

Даже забыла, зачем сюда, в Дом культуры, пожаловала. Оглянулась растерянно, а из угла, с деревянного диванчика, дед Зура на нее с любопытством уставился — и рот до ушей… Чего-то смешно ему, скалится, пустомеля. Она приблизилась к нему — и старик услужливо подвинулся: садись. Спросил с ехидцей:

— Корову ищешь?

— Почему это? — не поняла она.

— С погонялочкой в руке, — рассыпался мелким смешком дед Зура. — Но твоя корова стара для наших танцев…

— А-а, ты вот о чем, — тетушка Шабшар смущенно спрятала прутик за спину. — Не корову — бычка ищу…

— Какие теперь быки! — ухватился за сказанное ею дед Зура; ему, видно, очень поболтать хотелось — и вот нашлась собеседница! Повторил: — Какие теперь быки… н-да… Доярка же — знаешь. Везут из города готовое бычье семя. Ввели его… куда надо… и готов теленок! Во акамедики! Чего надумали… Корове бык стал не нужен. Скоро бабам…

— Старый вы, а брехун. Тьфу! Язык-то — как помело!

— Да я о быках… ты погоди, Шабшар. Это в колхозе, на фермах… А личное стадо? Один бык на всех коров! Управиться ли ему, бедолаге? Ни одному мужику ни в жисть такого счастья не подвалит, а ему, быку, оно в тягость. Не хочет всех коров крыть, яловые остаются…

— Вы о чем, старый?

— Во-во, старый… А какой же? Старый. На старости же лет все одинаковы — что мужик, что бык. Менять нам его надо.

— А ко мне чего с этим?

— Или у тебя коровы нет?

— Есть, но, слава богу, никогда яловой не ходила…

— И у меня, и у меня, — оживленно болтал старик. — В прошлом году, знаешь, повел своих двух коров к технику-осеменатору: услужи, прошу… А он уперся: за так не буду. Как бык, уперся, смотайся, говорит, покуда в магазин… Так заикался, что я понять не мог: пьяный он уже или еще трезвый. С пьяным-то, говорю ему, связываться, однако, опасно. А он мне: не твое дело, ты за водкой беги! И побежал я, принес… Никак потом не верилось, что коровы отелятся. А они, знаешь, каких телят принесли? Не жалко, что те три бутылки «Экстры» ему, заике, поставил… Не обманул, хорошим семенем моих буренок зарядил!

— Целых три бутылки?

— Ну да! Не простые, а «Экстра». Он захмелел, моей же водкой меня угощал, за «Экстру», говорит, я тебе экстра-классных телят даю!

Тетушка Шабшар хмыкнула:

— Какие вы…

— Я?

— И вы тоже… Где бы только на дармовщину, так и норовите… Что за народ пошел!

— Ты чего, Шабшар? — опешил дед Зура. — Не я ли водку поставил?

— Когда сверх нормы коров держишь — и больше поставишь, — наступала тетушка Шабшар. — Один дает — другой водку жрет! Тьфу на вас!

— Ты это… это… — не на шутку перепугался дед Зура. Уж он-то знает: Шабшар, приведись, никому спуску не даст, недаром ее «депутаткой» зовут. Да она и есть депутатка — по сельскому Совету. Нелегкая дернула рассказывать ей про коров да про то, что техник-осеменатор за водку пошел на нарушение: оплодотворил его рогатых молочниц. Выступит Шабшар на каком-нибудь собрании — с головой выдаст.

— Ладно, дед, — думая опять о своем, проговорила тетушка Шабшар. — Если грубо сказала — не обижайтесь. Вы старый колхозник, много сил отдали колхозу, всем это известно… И обидно, что вы — тоже как некоторые… Те, кто ловчить любит.

— Что поделаешь, — смиренно отозвался дед Зура. — Бывает, что и на кривую дорожку свернешь. Жизнь! Скотина — она многого требует…

— Зачем же вам со старухой две коровы?

— Да нам, что ли? Сыновья… дочери… внуки…

— В городе ж они!

— Именно так, Шабшар. Для них и держим…

— Вы их лучше сюда бы позвали, в колхоз. Вон мой Болот днем пахал и в ночь пахать остался. Нам с ним с одной коровой некогда управиться! Может, мне сына тоже в город отослать? Располземся из своей Халюты, как тараканы…

— Твоя правда, Шабшар, — удрученно качал седой головой дед Зура. — Так… так…

Будто и не был он минутами раньше болтливо-веселым, таким, каким привыкли всегда видеть его земляки.

Шабшар ушла из Дома культуры, а старик тихо сидел на диванчике — со своими думами. «Дети, — размышлял он, — а часто ли вижу их? Приедут ли помочь хотя бы сено заготовить? У них свои дела, дела, дела, а ты хоть загнись — не скажут: отдохни, отец, откажись от лишней коровы, неприятности могут быть… Мясо давай, сметану пошли, масло привези… Там двое внуков, там один, там четверо. Жалко опять же их. Если не дедушка родной — кто им все свеженькое привезет? Что ж не побаловать их, пока возможность есть. А что дети на стороне, подались из колхоза — так это давно было, когда жили тут, на селе, совсем по-другому. Не сравнить, как жили. Веры в близкие хорошие перемены не было. Кто мог — тот поскорее и выталкивал своих ребят в город. Авось зацепятся там, копеечка в кармане у них бренчать будет… Кто же враг своим детям? А назад уже не повернуть. Те ветки давно с дерева срублены, у них там, вдали, свои побеги. Но вот вторую корову надо по осени продать… Хватит!»

Неустанно гремела радиола, и вырывались из зала, где неистово танцевала молодежь, сюда, в фойе, душные клубы теплого воздуха… Сновали парни-курильщики: на улицу — и опять в гущу танцующих. Больше было школьников с восьмого по десятый классы. Кто знает, как сложится их судьба завтра, а сегодня они — халютинцы, и в этот весенний вечер было им в своей Халюте хорошо!