Матвей Осодоев - Зов

«Вы совершенно правы, — согласился Эрбэд Хунданович, — сожалею, что только-только об этом узнаю… Тут и мое упущение. Будем исправлять!»

И утром, спеша в правление, он думал, что вот получил еще один урок для себя; а если бы не заглянул в садик, если бы собственный сынишка там не находился, — так и оставалось бы детское учреждение вне круга его постоянных забот? И выходит, есть в селе, в колхозе такие участки, которые, с одной стороны, на виду, примелькались, с другой же, копнуть глубже если, — как бы на отшибе они, в забвении. Для него, во всяком случае, секретаря парткома. Дело ли?! В школу он часто наведывается, но вот на школьный порог ребятишки откуда вступают? — Из детского сада, разумеется. Там, после семьи, начальное звено. Там, прикинуть, и начало родного села, колхоза для них… Правильно сказала заведующая: эти сопливые малыши — будущее колхоза. Значит, колхоз должен их пестовать любовно, отечески, чтобы ребята, взрослея, на эту любовь ответили своей любовью…

Так размышлял Эрбэд Хунданович, и «высокое» в этих его размышлениях уживалось с практическим, будничным: столяра и печника он в этот час, поутру, сам направит в ясли-сад, а вот ковры, пианино… Здесь уже не обойтись без председателя!

Не заходя в свой кабинет, прошел по коридору к двери председательского… Услышал громкий голос Мэтэпа Урбановича. Если председатель кричит, напрягая голос, — с городом, наверно, у него разговор: всегда на линии помехи, шумы, треск…

Мэтэп Урбанович поднял седоватую голову, кивком указал на стул: садись. Положив трубку на рычаг, показывая в улыбке золотые коронки зубов, проговорил вместо приветствия:

— Ну вот — выбил шланги к доильным аппаратам. В порядке докомплектовки… Будем и в Тагархае переводить на машинное доение…

— Это хорошо.

— А я тебя вчера после обеда искал, комиссар…

— Как раз в Тагархае был, на ферме, подбивали там итоги за декаду.

— Надо бы мне говорить, где ты пропадаешь, — как бы между прочим заметил Мэтэп Урбанович. — А то гадай, куда мой комиссар делся!

— Я, Мэтэп Урбанович, не конторский служащий, наверно… а? — Эрбэд Хунданович пожал плечами. — Но уезжая — непременно говорю в конторе, где при случае искать меня. Да и вы так делаете…

— Вот-вот! Одно у нас дело.

— Что правильно — то правильно. Еще бы наши слова сходились с делами!

Мэтэп Урбанович бросил на него настороженный взгляд, сказал назидательно:

— Не всякое дело сразу делается. В народе недаром говорят: быстрая речка до моря не доходит, в пути высыхает… Слышал такое?

— К чему вы?

— Молодые часто уподобляются такой речке, — в желтоватых глазах председателя играла хитринка. — Поспешат они… а глянь — скоро выдохлись! Ты тоже, между прочим, молодой. Вот и мотай на ус! Новое ли русло по равнине пробивать, или по старому, надежному, с высокими берегами…

— Так и будем — аллегориями?

— Это что такое?

— Аллегория — иносказание.

— Как же с тобой не считаться — такой образованный! — деланно, как он умел, засмеялся председатель — совсем вроде бы добродушно, по-приятельски. И сразу же перешел на серьезный тон: — А как десятиклассники — беседовал?

— Да. Всем классом решили остаться в родном селе.

— Уломал?

— Зачем же! Это, скорее, результат школьной работы. Я же от имени парткома и правления пообещал поддержать всячески… Сказал, что продумаем, как распределить выпускников по рабочим местам. Сегодня позвоню в райком, в редакцию районной газеты: это же добрый почин, интересный факт! Целым классом — в своем колхозе…

— Погоди, погоди, — Мэтэп Урбанович вышел из-за стола, сел на стул напротив, доверительно коснувшись пальцами колена Эрбэда Хундановича. — Не пори, комиссар, горячку. Растрезвоним, а выйдет пшик. У этих сорванцов сегодня одно на уме, завтра другое. Сквозняки в мозгах! Четыре года назад пробовали такое… А что вышло? В доярках осталась Амархан, сирота, в механизаторах Хара-Ван да еще двое-трое парней. Где остальные? Расползлись кто куда!

— Я анализировал, — сказал Эрбэд Хунданович. — Оставили ребят, а условий не создали, обещаний не выполнили…

— Ладно, ладно. Но советую горячку не пороть. Бери это на себя, пробуй. А я не хочу собачиться с родителями… сыт этим!

— Не понимаю вас, Мэтэп Урбанович, и считаю вашу позицию в данном вопросе в корне неправильной, — Эрбэд Хунданович старался говорить спокойно. — Это же наша первейшая забота — кадры. Колхоз стареет. Почти все нынешние скотники, доярки — или пенсионеры, или без пяти минут таковые. Лучше меня знаете! Доярка заболела — сменщицу не найти. В Тагархае дети прибегают доить коров. Нормально? Как же нам без десятиклассников, выпускников школы?! Только на них и надежда…

— Если только на них надеялись бы — давно бы по миру пошли, — Мэтэп Урбанович усмехнулся. — Как это мы без тебя жили, секретарь? Ума нам не доставало, да? А вот появился ты — научил. Спасибо!

— Не надо так, Мэтэп Урбанович, несерьезно, — Эрбэд Хунданович сдерживал себя: важно было довести разговор до конца. — Мы с вами коммунисты и обязаны подходить к решению любой проблемы так, как партия требует этого. Вы председатель колхоза, а я секретарь парткома. Давайте поэтому не будем забывать про нашу персональную партийную ответственность за все, что есть и будет в Халюте.

— Ну вот — прошу же: не горячись! — Мэтэп Урбанович развел руками, как бы добродушная улыбка появилась на его губах, а Эрбэд Хунданович видел: смутился председатель, забеспокоился, не ожидал он резкого отпора. — Ты что это как на собрании? Я к тебе с открытой душой, делюсь, как старший… А ты с размаху! Если бы не моя многолетняя персональная ответственность, что бы тут, в Халюте, было? Соображаешь? Чего словами-то громыхать! Ты о деле. Как видишь обстановку — об этом.

— Так и вижу — с надеждой на молодых.

— Кто же спорит… действуй!

— Общая, повторяю, забота. Нужно разработать конкретные мероприятия…

— Прикинь, набросай, — посмотрим вместе.

— Хорошо.

Мэтэп Урбанович задумчиво прошелся по кабинету, разговор — оба это чувствовали — только начинался, и председатель, кажется, взвешивал: а стоит ли что-то заострять, нужно ли именно сейчас «сталкиваться лбами»? Тот ли момент, подходящий ли?

Он приблизился к окну, глядел на густо зеленеющее дальнее поле. По голубому ласковому небу плыли облака — как тонкие льдинки по воде.

Сказал, подавляя вздох:

— Опять с автодоилкой мученья будут. Как на центральной ферме было? Молоко шло с кровью, коровы бесились… А план кто снимет? Каждый день сто звонков: повышайте надои… почему медленно… будем вас слушать на бюро!.. И доярки отказываются от аппаратов. Темный лес для них, хлопотно.

— Оттого, что старые они, полуграмотные, — осторожно вставил Эрбэд Хунданович, не желая терять прежней линии в их беседе. — Где бабушкам с автоматикой справиться… И, видите, сам по себе встает вопрос о молодых! Что ни тронем — в это упремся. Жизнь требует.