Матвей Осодоев - Зов

— Как дятел ты, однако, — не оборачиваясь, проворчал Мэтэп Урбанович. — Начнешь долбить — не остановишь тебя. Или мы не закрыли этот вопрос в повестке дня?

— Поставили только!

— Обсудили же, дал я согласие — действуй. Дай бог, чтоб не краснел ты потом… если провалишь! Но я тыл укрепляю. Не пропадем. Подойди-ка сюда, к окну… Какую улицу выстроили — чудо!

Там, где дорога, взбегая на холм, разрезала надвое зеленое поле, на выезде из Халюты выстроились рядком несколько аккуратных сборно-щитовых домиков. На крыше крайнего ползали кровельщики — клали шифер.

— Да, — согласился Эрбэд Хунданович, — это радость для молодых семей… Когда же распределять?

— Опять торопишься! Я же сказал — тыл нам надо крепкий иметь… Через месяц приедут в колхоз переселенцы. По оргнабору. Из каждой такой семьи — три работника нам. Вот как, комиссар… А иных из них еще и по бригадам расселим. Ты что — возражения имеешь?

— Вы как — единолично это решили?

— Почему? — Мэтэп Урбанович насмешливо покосился, покашлял в кулак. — С членами правления советовался… в рабочем порядке, конечно. А с тобой разве не перекидывался словцом-другим на этот счет? Извини тогда. В текучке, в суете…

— Такие вопросы решают на заседании правления, на общем колхозном собрании, обсуждают в парткоме… Мне непонятно…

— Чего? — На лице председателя изобразилось неподдельное удивление. — Не ты ли минутами раньше говорил, что не хватает рабочих рук?.. Или, как по нашей бурятской пословице: плюнул — и пожалел о слюне! Зря потратился! Так, что ли?

— А наши молодые колхозные семьи, что надеялись вселиться в эти колхозные дома?

— Еще подождут. Каждая семья под крышей, никто у нас под забором не ночует… захотят построиться — ссуду дадим, материалами обеспечим.

— Что ж, правильно: крестьянин сам должен свой дом построить, можно и так подойти… — Эрбэд Хунданович чувствовал, что в словах его, интонации — открытое раздражение, но уже и не пытался скрыть этого. — Вы, Мэтэп Урбанович, не надеетесь на молодых — коренных жителей Халюты. Вспоминаете, как четыре года назад было… Но откуда у вас уверенность, что залетные люди навсегда осядут в Халюте? Дайте, пожалуйста, закончить, послушайте!.. Ведь было уже — двадцать переселенческих семей принимали. И не четыре года назад — три! Колхоз давал им безвозвратную ссуду на обзаведенье, по корове с теленком, фураж, сено… Где сейчас эти люди? Исчезли как перекати-поле!

— Ты против переселенцев?

— Где в них подлинная нужда — туда и следует их направлять… Но, по-моему, настоящие хозяева не станут от дома отрываться. Должна быть привязанность к родной земле. У нас в государстве никто от безработицы и безземелья не страдает, без куска хлеба не сидит.

— Нет, рановато тебе, пожалуй, партийную работу доверили. — У Мэтэпа Урбановича по шее и от щек к затылку красные пятна пошли. — Не созрел еще для понимания… Смотри-ка — он против государственной политики по экономически обоснованному использованию трудовых ресурсов! А мне разве не сверху, не из облисполкома, этих людей предлагают? Там, наверное, знают, что делают, когда целым семьям оплачивают переезд из одного конца страны в другой? А ты — против этого! Придется мне попросить разъяснения у первого секретаря райкома… Кто из нас прав тут!

— Я вам и стараюсь разъяснить…

— Ну, далеко зашел ты, секретарь!

— Мы можем обойтись и без привлечения переселенцев. Надежнее будет. Так считаю.

— Все переселенцы — дрянь, рвачи…

— Почему же? Само собой, не все.

— По-твоему, все! А вот в том же Тагархае семья Николая Митрохина? Какой год на откорме молодняка… Трудолюбивые — что сам Николай, что жена. Не ты ли по итогам пятилетки подписывал ходатайство на «Знак Почета» для Митрохина? А пришлый он, чужой ведь!

— А где другие, кто вместе с ним приезжал? А где дети Митрохиных? К себе на родину они уехали, зовут, по слухам, и родителей туда…

— Говорю же, ты как дятел… Начнешь долбить — темя продолбишь! Со мной не согласен — что сам предлагаешь?

И Мэтэп Урбанович принялся озабоченно рыться в бумагах на столе: говорить-то, мол, говори, но у меня неотложных дел много, а потому — ты покороче, а я вполуха послушаю… Эрбэд Хунданович усмехнулся: ничего, бумагами не прикроешься! Стал излагать, как он думает: о том, по каким производственным участкам распределить выпускников школы и скольких из них тут же, сразу после экзаменов, послать в профтехучилище — учиться на механизаторов, а девчат — на курсы операторов машинного доения; о том еще, что в двух бригадах нет детских яслей — надо их там скорее построить, тогда ведь и многие матери, молодые женщины, пойдут работать… это ли не дополнительные рабочие руки?

— А почему там, в деревнях, не сельсовет должен детские учреждения строить? — перебил Мэтэп Урбанович. — Им выделяют средства… А у нас на этот год запланировано два коровника и новый зерносклад, да еще столярный цех. Это, получается, брось, а ясли строй — так, что ли?

— Можно все грамотно рассчитать… Воскресники объявим — ясли строить. Каждый придет.

— А ты знаешь, сколько мороки с детскими учреждениями? — Мэтэп Урбанович многозначительно палец поднял, потряс им. — Тут тебе и райздравотдел, и санэпидемстанция, и пожарники… и черт-те кто! Каждый нос сует, чего-то требует, грозит оштрафовать, сигнализирует в райком… Пока здесь, на центральной усадьбе, ясли-сад сдавали — я чуть инфаркт не получил. И уже все как-будто устранили, все готово — а разрешение на открытие не дают! Почему? Кухня, видите ль, рядом со спальней — не положено!.. Пришлось переделывать на ходу… А ты — ясли, ясли!

— Нет, Мэтэп Урбанович, яслями придется заниматься. Вот вы ссылаетесь на первого секретаря райкома… Заодно и по этому вопросу посоветуемся с ним. Беру на себя…

— Много берешь.

— Должность, Мэтэп Урбанович, обязывает. И, кстати, про сад-ясли. Вчера зашел туда за сыном — устыдился, какие мы с вами, оказывается, заботливые. Или колхоз не в состоянии для садика ковры купить, чтоб малыши не ползали по холодному полу? К вам же обращались…

— Ты что — на коврах вырос? А если нет — хочешь, чтоб твой сын на коврах вырастал?

— Мой сын в старшей группе, а там большинство — ползунки… еще ходить не могут.

— Ну какой ты… ну! — У председателя губы и пунцово-красные щеки дергались: поднеси спичку — вспыхнул бы! Слова его были отрывисты, тяжелы: — С мелочей подъедать меня начинаешь? Ковры понадобились…

— Не мне. Но не могу, Мэтэп Урбанович, понять… Вот их сколько, ковров, в вашем кабинете — половиц не видно. Три, да? А заведующая лично у вас просила для детей — вы отмахнулись… По этим самым коврам она подходила к столу, по ним, не получив ничего, уходила… Зимой! Когда детишки мерзли. Вспомните хотя бы, как Ленин относился к детям. Вы же член партии… Можно ли быть таким равнодушным?