Александр Золототрубов - След торпеды

Марков почувствовал, что крючок зацепился за что-то мягкое и тяжелое.

— Костюк, ну-ка помогите. Видать, щука будет килограммов на пять…

Они вытащили из воды большой тяжелый сверток. Марков разрезал веревку, развернул его. Это была резиновая лодка и одежда лесоруба.

— Ну вот, теперь, кажется, все, что требовалось доказать, — улыбнулся майор.

У нарушителя от злобы перекосилось лицо.

Когда «газик» въехал во двор заставы, майор Марков увидел начальника отряда полковника Радченко. Он стоял с дежурным по заставе и о чем-то разговаривал. Потом пошел ему навстречу.

— Рад за тебя, Павел Андреевич, — мягко сказал полковник, тепло пожав руку Маркову. — Пытался, значит, уйти на тот берег?

— Пытался, товарищ полковник, — подтвердил майор. — Да не вышло.

— Кто первым его обнаружил?

— Ефрейтор Костюк, — доложил майор. — Считал бы возможным просить вас, товарищ полковник, поощрить его десятью сутками отпуска. Надо ему съездить домой.

— Да? — на лице полковника застыло удивление. — А что случилось?

Майор Марков рассказал о семье ефрейтора, о том, что скучает он по сыну, жене.

— У меня тоже такое было… А я, признаться, очертя голову в поиск нарушителя не бросался, — холодно заметил полковник. — Так, так… Ну а что касается поездки ефрейтора, то это дело отпадает. Там в отряде Костюка давно ждут… Нарушителя сейчас же надо доставить в отряд. Из Москвы звонили… Кстати, от Игоря тебе привет. Я был у него на корабле, кое о чем толковали. У него все хорошо. Собирается в отпуск…

— Жаль, — грустно вздохнул майор. — Мы хотели вместе поехать. Мать просила…

— А чего — жаль? — полковник прищурил глаза. — Я могу вас отпустить.

— Я очень вас прошу, если можно… — проговорил майор. — У мамы будет юбилей, в сентябре ей исполнится семьдесят лет. Хотелось нам собраться всем вместе.

— А как жена? — поинтересовался полковник. — Она ведь у вас работает?

— Ее отпустят.

— Ну-ну… — полковник погладил рукой подбородок. — А что твой Костюк, грустит, да? Так, так… Ладно, пойдем в канцелярию и обо всем потолкуем…

Костюк, усталый, улегся на мягкую постель. Сбоку в окно тускло светила луна. «А у нас на Дону ночи ясные, гулкие, а небо синее-синее, как глаза у Иришки», — подумал Василий, и так засосало на сердце, будто тут, рядом, стояла жена.

— Вася, ты спишь? — услышал он тихий голос рядового Колотова, лежавшего на соседней койке. — Вот дурень, говорю тебе, сходи к майору, скажи про письмо. Может, отпуск тебе дадут.

— Спи, Леня, — тихо, почти беззвучно отозвался Костюк.

Скрипнула дверь, и на пороге застыл Марков. Луна осветила его лицо, и Костюк увидел глаза майора. Они напомнили ему глаза отца, когда тот провожал его на военную службу, в них были и гордость, и волнение. Пошарив взглядом по спящим, майор тихо подошел к койке Костюка, тронул его за плечо.

— Вася, ты спишь? — совсем не по уставному спросил начальник заставы. — Одевайся. Поедешь в отряд. Там тебя ждет Ирина с сыном.

Костюк вскочил с кровати, схватил брюки и стал быстро одеваться.

— А вы не ошиблись, товарищ майор? — спросил он, все еще не веря, что приехала Ира. У него вдруг пересохло во рту, и тихо, чтобы не разбудить ребят, он добавил: — Товарищ майор, а если Ира… — он запнулся, но тут же пересилил себя: — Если Ира вдруг пожелает остаться на заставе?

— Я об этом еще не думал… — тихо отозвался майор.

— Я не знаю, может, она приехала проведать меня и потом уедет, — горячо шептал Костюк. — Я, честно признаться, против того, чтобы она осталась тут. Ну а если не захочет уехать домой, куда мне ее девать? — Он покраснел, растерялся. Приезд жены и обрадовал, и огорчил его.

— Ты не переживай, — успокоил его майор. — Что-нибудь придумаем. Ну а если хочешь знать мое мнение, то это будет хорошо, если она останется… Ты не переживай…

Петр сидел рядом с отцом и курил. Он глядел куда-то в прикрытое ставней темное окно. «Итак, Серый, ты добрался к отцу и теперь тебе бояться нечего, — сказал он себе. — Если что, отец не даст в обиду. Ведь один я у него, самый близкий и самый дорогой ему человек…»

Петр знал, что шел через границу не один, что на другом участке, неподалеку от реки, прорывался через кордон другой человек, по сути, его задача была отвлечь пограничников от Песчаной косы, где пробирался он, Петр. Что сталось с тем человеком? Удалось ли ему прорваться? Впрочем, ему все равно, главное — он сидит в доме отца. А Коршун никуда не денется…

Петр задумчиво курил. Аким не сводил с него глаз. И радовался он, что сын не утонул, но радость была какой-то настороженной, вроде Петька и не Петька. Разве что глаза как были веселые, так и есть, а все остальное — и лицо, и голос, и улыбка стали чужими. Аким встал, задернул на окнах занавески.

— Ну, рассказывай, где жил эти три года? — Аким уселся на свое место. — Неужто не мог дать знать, что живой, а? Я-то ездил на Север, на твои похороны. Капитан судна заявил, что твоя смерть спасла тебя от тюрьмы.

Брови у Петра дрогнули.

— А еще что он говорил?

— Запамятовал, — махнул рукой Аким. — Человек он, как я понял, строгий, но справедливый. Ну а как же ты катер угробил?

Петр рассказал все как было, ничего не утаил. У Ольги, его девушки, был день рождения, спешил к ней, а на море туман все окутал. Что делать? Он предложил боцману идти, тот согласился, потому что тоже торопился домой — дочь Лена уезжала в пионерский лагерь.

— Шли ночью, — голос у Петра звучал твердо, и Аким понял, что сын говорит правду. — Я сам встал за руль. И вдруг по носу увидел подводную скалу. Сначала подумал, что она мне почудилась, и не сбавил хода. Но вот с криком взлетели чайки, и я понял, что это скала. Резко застопорил ход, но было уже поздно. Катер глухо ударился носом о базальт, да так, что раскололся надвое. Крики утопающих… Это страшно, отец. У меня мороз по коже прошел… Очнулся я в воде. Криков уже не было, и я понял, что все погибли вместе с катером. Что делать? И тут я увидел неподалеку от скалы зеленый огонек. Вспомнил, что это маяк, и поплыл к нему… — Петр умолк, попросил дать ему чего-нибудь попить. Аким налил стакан молока. Тот выпил залпом, потом продолжил: — До утра, значит, я сидел на берегу. А утром увидел катер с рыбаками, сказал им, что перевернулся на шлюпке. Они дали мне спички, пустой деревянный ящик, я развел костер и согрелся. Вот так, отец… — Петр умолк, потупил глаза.

— А потом? Куда ты уехал? Почему не явился в порт? Ведь тебя ждали на «Ките».

— Ты не знаешь почему? — Петр криво усмехнулся. — Меня бы судили. Дали бы лет десять, не меньше. Я не должен был, не имел права выходить в море в туман. Надо было подождать до утра. А я не мог ждать. Понимаешь? Не мог, и все тут… — Он сделал паузу. — Это во всем виноват капитан Капица. Я его, гада, век не забуду. Перед этим мы рыбачили в море, и он отстранил меня от вахты, грозился под суд отдать за то, что я самовольно повел судно по другому курсу. Вот так, отец…