Александр Золототрубов - След торпеды

Когда майор умолк, Аким спросил:

— Чего вы от меня хотите?

— Если сын появится дома — дайте знать.

«Вы же все можете. Вот и ищите его, — усмехнулся Аким. — Что же это, я, отец, буду ему петлю на шею вешать? Нет уж, вам он нужен, вы его и ищите».

— Если сын объявится дома — дайте знать, — повторил начальник милиции. — Мы задержим его.

Аким взбеленился:

— Я еще не так стар! Есть силенка и у меня, чтобы с ним справиться…

В его голосе прозвучала обида. Кравченко не придал этому значения. Он понимал, как тяжко Акиму Петровичу. Посмотрел ему в лицо и сказал не без сочувствия:

— Больно вам, Аким Петрович. У меня тоже душа не на месте. Петьку я почитал как родного брата. Теперь надо его обезвредить. — И, сделав паузу, добавил: — Если явится, будьте с ним осторожны.

— Чего ему тут делать? — Аким косо взглянул на майора. — Тут его все знают, и вряд ли он сунет сюда нос.

— У него ведь жена осталась, — заговорил майор. — Где она теперь живет, он не знает. Не исключено, что заглянет к вам навести справки.

Акима словно ужалили.

— Какая жена? Вы, товарищ майор, шутник. Холостой он. Правда, была у него на «Ките» радистка Оля…

Майор усмехнулся. Аким заметил, как в его карих глазах вспыхнули искорки. Он тряхнул черным чубом и не то с упреком, не то с обидой изрек:

— Жаль, что не все вы знаете.

— Чего не знаю?

— Оля и есть его жена. Правда, расписаться они не успели.

— Значит, побаловался с девкой — и уже жена? — насупился Аким.

— Она была преданна ему, а это и есть любовь. В поисках Ольги сын придет к вам. Я это чувствую…

Аким, округлив глаза, глядел то на майора, то на начальника милиции.

— Когда-то я искал Ольгу, да не выгорело. Дали бы адресок.

— После скажу вам, — ответил майор. — Пока нельзя…

«Мой сын преступник!» — звенело в ушах Акима. Он глядел на майора и не видел его.

— Я уверен, Аким Петрович, если объявится сын, вы дадите знать начальнику милиции.

— Это я-то, отец, должен заявить на родного сына?

— Да, вы — отец. Я верю вам… На вас могу положиться…

Акиму стало ясно, что теперь его сын должен понести суровое наказание. «А я? Разве я оправдываю его? — спросил Аким себя и сжал пальцы в кулаке так, что они побелели. — Теперь его судьба в моих руках. Я должен все обдумать, не торопясь, все обдумать и взвесить…»

— И еще одна к вам просьба, — попросил майор. — Помогите нам установить личность одного рыбака. Как нам стало известно, в годы войны вместе с вами он служил на корабле…

Майор говорил тихо, неторопливо, но Аким не слушал его. Перед его глазами стоял Петр. Где-то там, на границе, он ранил солдата, у которого есть мать, отец и которые так же, как он, Аким, будут проливать слезы. «Ах ты сукин сын, — чертыхался в душе Аким. — Да как ты поднял руку на своего человека! Неужто у тебя вместо совести грязь на душе! Эх, Петька, ты за свои грехи ответишь сполна. Я-то потребую держать ответ по всей строгости. И никуда ты не уйдешь от меня. Я все дороги тебе перекрою…»

Аким встал, выпрямился и, овладев собой, сказал:

— Я пойду… Домой мне надо. О рыбаке потом, ладно? Я не могу, товарищ майор, сердце мечется, как рыба в сети. Я приду завтра.

Шел он домой в сумерках. Темень была и на душе у Акима. В его ушах все еще звенели слова Кравченко-младшего: «Петьку-то я почитал как родного брата. А он кто теперь? Враг, Аким Петрович. И ваш враг, и мой. Для всех, кто живет в нашей станице, ваш сын враг».

«Как же ты, старый моряк, не смог воспитать сына? — мучительно задавал себе вопросы Аким. — И зачем я на войне выжил? За что Петька опозорил мои седины? Он предал меня… Предателей судят. Кто будет судья? Кравченко-младший или майор госбезопасности? Я ему отец, и мое право будет решающим…»

Тьма густела с каждой минутой. На небе зажглись звезды. «Только бы не ушел сын! Только бы не ушел!..» И вдруг Аким задал себе вопрос: «Почему я не сказал майору, что Петька явился ночью? Почему скрыл? Совесть у меня есть?..»

Над станцией светила луна. Акиму казалось, что она смеется над ним: «Что, воспитал сына? Он у тебя убийца. Он враг!»

Аким вдруг почувствовал, что вспотел, остановился и увидел, что идет не той дорогой, которая к дому ведет, шагает той, что петляет к Зорянке.

«Куда ты прешь, старый дурак! — упрекнул себя Аким. — Рыбу ловить, что ли?» Никогда еще Акиму не было так тяжело, как в тот вечер. Даже в войну, когда фашист в атаке проколол ему штыком грудь, он не испытывал такой боли, как теперь. Та боль была тупой и короткой, словно молния пронзила, а эта боль мучит его, сосет душу, кажется, что она проникла в кровь, заполнила все клеточки тела. И жжет, и жжет. Душа Акима прошла закалку на войне, а тут вдруг как бы раздвоилась: одна часть при нем, другой — нет. Ее украл Петька.

Слезы навернулись на глаза Акима. И до того ему противен стал Петька, что он готов был ударить его.

«Сволота паршивая!»

И вдруг где-то глубоко в душе шевельнулось:

«А может, и не виноват Петька? Может, кто другой ранил пограничника? Может, не один он там был?»

Ох, если бы Петька не был виноват! Акиму почему-то припомнилась тревожная ночь сорок четвертого года, когда высаживали десант в районе мыса Ахкиониями. Едва вошли в залив, как корабли осветили лучи прожекторов. В небо взлетели десятки ракет. Фашисты обнаружили корабли с десантом и открыли по ним огонь. Снаряды рвались совсем рядом, но пока шла высадка пехоты, Аким стоял по грудь в ледяной воде и держал трап. Мичману Рубцову помогал комендор носового орудия, но едва десантники вступили на берег, комендора убило осколком мины. Трап на себе держал один Аким.

Вот и дом. Ставни закрыты. В доме тихо. Аким огорчился: видно, ушел сын. Где его теперь искать? Аким плечом толкнул дверь — закрыта. Значит, дома Петька. И точно. В темноте раздался его голос:

— Ну и ходишь ты, батя, как на поминки.

Сын закрыл за отцом дверь.

— Хвост за собой не привел?

Аким удивился: так разговаривают между собой бандиты. Но он сделал вид, что не понял сына. Стараясь унять волнение, еле слышно прошептал:

— Устал я, сынок. В глазах темнота…

— Садись, батя. Ну, что там в милиции?

— Ружье… — Аким отдышался. — Ружье, понимаешь… Пришлось уплатить штраф.

Петр злыми глазами уставился на отца:

— Кто брал штраф? Иван Кравченко?

— Он начальник, ему и штрафовать.

— Вот гад! — сплюнул Петр. — А ты ведь в одном бою был с его отцом, да?

— В одном… — машинально отозвался Аким.

— Ну и шкура! — озлился Петр. — Попадись он мне в темном месте, я бы ему кишки выпустил.

Слушая сына, Аким думал: «Вот он, звереныш, коготки свои показывает. А с виду тихоня…»

— А ты, Петька, разве хорош? Катер загубил, рыбаков загубил и себя тоже…