Василий Бочарников - Тропинка к дому

Привалов легко развернул Малыша за голову, и тот послушно переступал по кругу белесыми высокими и сильными ногами с раздвоенными копытами.

— Или, Малыш, Пасись. Айда. Не хочешь пастись — подремли в холодке. Тебе полезно.

Однако лосю это свидание показалось кратким, он медлил.

— Ло! Ло! — повысил голос боцман. И Малыш рванулся в лес.

— Удивительно! Так подружиться с лосем! — восхитился Роберт. — Константин Макарыч, ведь это же меняет все наши представления о лосе!.. Садитесь, садитесь. Вот вы обмолвились, что с Малыша началась ферма. Как это было?

— Я его нашел первым. — Привалов сел, поглаживая ладонями колени, продолжал: — Километрах в пяти отсюда нашел. Его мать бросила.

— Бросила? Почему бросила?

— Это осталось загадкой. Может, кто испугал. Может, еще что-то случилось… Еле-еле душа была в теле.

— А отец?

— Отец? — гмыкнул Привалов иронически. — Отец у лосят бродяга-а. Не растит своих сынков и дочек. Никакой подмоги от него ни мамаше, ни детишкам… Но это мы забежали вперед. А остановились…

— На Михееве, — поспешно подсказал Роберт.

— Да, да, на Михееве, — Привалов кивнул головой. — Нашел меня Михеев на весеннем покшинском берегу. Сыро. Река отыгралась, но мутная, клев паршивый. Дежурю возле удочек, слышу, человек остановился за спиной. Страшно раздражает это рыболовов. Поздоровался, я в ответ буркнул, дал понять: уматывай. Не уходит, представь себе. Думаю: ждет поклевки, чтоб, значит, самому примоститься рядком.

Оглянулся, а у него в руках вместо удильников продуктовая ободранная сумка! Кепочка надвинута на лоб, лицо смущенное, явно не рыболова, сам щуплый и ростом не добрал.

«Здравствуйте, — говорит, — Константин Макарыч. Лесника Паклина знаете? Вот он меня к вам послал». Руку подает, подсаживается, фамилию называет: Михеев. Разговор заводит о здешних лесах, о старых и новых порубках, о полянах, о болотах и лугах, о покшинских плесах — все, оказывается, обшарил. Тут, смекнул я, не рыбой пахнет.

«Говори прямо: зачем понадобился боцман Привалов?» — «Прямо так прямо: мне тоже так лучше, — отвечает. — Напарника ищу. Надежного. Хочу возле Журавкина — очень удобные места у вас для этого — лосиную ферму открыть». — «Лосиную?» — изумился я. «Да, лосиную. Лосей будем одомашнивать и изучать».

Разные фермы есть на свете, а вот про лосиную впервые услыхал я от него. Не поверил. Лесной скиталец лось — и чтоб на ферме! Шалишь, малый! Разыгрывай кого угодно, но не боцмана Привалова. Однако вида не подаю и спрашиваю: «Скажи, товарищ Михеев, сколько у тебя лосей?» — «Пока ни одного, но будут», — отвечает, и уверенно: «У тебя ни одного лося, да у меня столько же. Ну и ферма!»

А он мне на это: «Отловим. Только в наших костромских лесах свыше четырех тысяч лосей. Правда, нам нужны малыши, сосунки. А взрослых лесовиков не нужно. Пустое дело. Их не приручить. Никакими силами не удержать подле человека… Сосунки — другое дело. На ласку идут. Вы, Константин Макарыч, не сомневайтесь. Я на лосях диплом защищал в сельхозинституте, на практике был в Печеро-Илычском заповеднике в Коми АССР. Там лосиная ферма прижилась… И у нас получится! Уверен. Небывалое дело затеваем. Хотите быть лосеводом? Во всем мире не было и нет такой профессии, какая у нас будет: лосевод!.. Богат, безмерно щедр русский язык, а вот ни у старика Даля, ни в толковых словарях Ушакова и Ожегова слова «лосевод» и в помине нет. Оно с нами, с нашей работой появится, это слово. Ну?»

И что же ты думаешь? Ведь завел, завел меня Михеев. К одному человеку год приглядываешься и все равно ошибиться можешь. Другого сразу видно. Поверил я в Михеева. Иду за визой к своей старухе. Ох, и взъерепенилась моя Матрена!

«Все-то у тебя есть, зачем же тебе лоси?» — «Хочу жить интересно», — отвечаю. «На войне жив остался, так лоси пришибут», — и в слезы.

Столько, братец ты мой, прямых атак отбил, а не отвернул от курса на лосиную ферму, не отступился…

Сладили мы с Михеевым на закрайке леса загородь, поставили лосятник, а проще сказать — сарайчик с плоской крышей. Он — заведующий фермой, я — лосевод, а ни одного лося у нас пока нет… Вот так оно все заваривалось.

Закурили. Привалов лег на спину, потянулся, прикрыл глаза. Через минуту-другую спросил:

— Как там Мурманск, Роберт Алексеевич?

— Хороший город. Синий-синий залив и белый-белый каменный город. Не верится, что он за Полярным кругом…

— А когда я в тридцать втором году приехал туда, Мурманск весь деревянным был. В войну сожгли…

— Ну, и как же, долго ваша ферма была без лосей? — журналист явно вводил разговор в нужное ему русло.

И опять они лежали все под той же сосной лицами друг к другу. Привалов неторопливо рассказывал:

— Отелы у лосих всегда в мае. Вот мы и отправились на поиски лосят. Заходим в одну лесную деревеньку, в другую, спрашиваем: «Не видали лосиху с лосятами?» — «А она что — ваша?» — отвечают шутники.

Рыскаем с Михеевым по соснякам, продираемся осиновыми и ольховыми чащобами. Пусто. А потом, я говорил уже тебе, наткнулся на Малыша. Принес его на ферму. Михеев обрадовался: начало положено.

За ратушинским полем — ельницы. Махнули мы туда майским деньком и напали на след. Молодая лосиха с сосунком. Видать, первенец у нее. Зрелые лосихи по двойне приносят. Но как взять теленка? Он под защитой, да еще какой грозной! Только мы подступимся, как она ногами замолотит, завсхрапывает от ненависти. Того и гляди, пришибет копытом.

Кричим, стучим, свистим, отгоняем мать от лосенка. Если бы сразу кинулись к ее дитю, неминуемо была бы беда. Дальше тесним мать. Конечно, обоим нам жалко разлучать лосиху с малюткой, но что поделаешь? Как же иначе изучишь и узнаешь лося, если он не будет перед тобой, перед твоими глазами?

Далеко отогнали лосиху. Вернулись назад. Лежит на траве у елочки рыжий бугорок. Бьет его дрожь от носа до куцего хвостика: мамку потерял — что теперь будет?..

И вот те́льца махонького лесовичка коснулась рука человека. Пискнул он от ужаса жалобно: «И-и-и-и…» Все силенки собрал, рвется из рук, брыкается, бунтует. Под плотной шерсткой, слышу, дрожит от напряжения, бьется кажинная жилка.

Лосенку дела нет ни до Михеева, ни до меня, а мы, знал бы он, тоже так волнуемся и переживаем. Шутка сказать: решились заменить лосенку его мамку. А ну, как промашка выйдет!

Я держу, Михеев из-за пазухи достает бутылку с молоком, подносит к губам лосенка, умоляюще просит: «Пей, лесовичок, пей». А он выталкивает, выплевывает с отвращением резиновую соску. Еще бы! Как не понять малыша: двадцать минут назад сосал нежный, теплый, отрадный материнский сосок, а теперь эти два наглых дядьки суют ему в рот холодную резиновую вонючую дрянь! Не принимать! Бунтовать! Звать на помощь мамку!