Василий Бочарников - Тропинка к дому

Переглянулись мы с Михеевым, вид у моего начальника убитый. Да и сам я выглядел не как моряк, чего уж там скрывать. Вдруг да не возьмет соску? И матери теперь нет! Погибнет из-за нашего необдуманного опыта лосенок…

Михеев первым приходит в себя, успокаивается. Вижу, оживился, что-то придумал. Так и есть. Складывает пальцы в ковшик, наливает молоко, молоком мажет лосиные губы, обмакивает соску.

«А ну, дружок, пей, пей», — просит он лосенка.

Соска облизана. Лосенок поражен: эти два злых врага поят его молоком! Поят, да еще чем-то накрыли. Это я его в бушлат завернул — перестала бить дрожь. Соглашается взять соску. Пьет молоко. Теплое, сладкое. Только потягивай. Михеев отнимает соску, а он, хитрец, прижимает ее губами, не отдает. Ага, понравилось!

«Ишь, наловчился, так и ввинчивается шурупом в бутылку», — вслух радуюсь я.

«Шурупом, говоришь? — переспрашивает повеселевший, враз ободрившийся Михеев. — Вот, брат, — обращается он к лосенку, — и имя у тебя уже есть: Шурупом будешь… Запоминай…»

Привалов сел, потирая ладони, вздохнул:

— Ни сам Шуруп, ни мы не знали, какая судьба уготована ему впереди.

— Что-то случилось? — испуганно спросил Роберт.

— Нет. Спустя три года забрали у нас Шурупа. В цирк. И теперь, слышно, знаменитый он артист. Наши журавкинские лоси доказали, что и в цирке выступать могут… Значит, вот и два лосенка у нас. А через неделю еще двоих привезли лесники. С этого, Алексеич, и началась Журавкинская ферма.

И появился у нас еще один друг — лось…

Ну и работкой наградил меня Михеев! Что хотел, то и получил: столько тревог, забот, хлопот! Признаюсь тебе: не будь у меня морской закалки, не выдержал бы. Нет… Дело новое, до всего своим умом-разумом доходи. Но это как раз то, что и нужно человеку. Так я считаю… А тут еще директор опытной станции взбеленился: «Закрою ферму, а лосей ваших в ресторан «Кострому» на котлеты сдам». Ферме уже четыре года, а лосей у нас пятнадцать. В газетах пишут о нас. Ему, видишь, хотелось, чтоб сразу был и опыт и результат. Мы с Михеевым — в обком партии. Там разобрались во всем. — Привалов поднялся: — Тут родничок рядом. Пойдем умоемся, а после угощу я тебя таким, о чем ты и не мечтал.

Привалов флотской финкой разреза́л ржаной черствый хлеб на ломти и пел вполголоса крепким приятным баском:

Оборвал песню.

— Хлебец рассуй по карманам, да не скармливый сразу, а угощай лосиху с выдержкой. И не бойся, и не суетись. Договорились? — лосевод приложил ладони ко рту и громко, распевно позвал: — Находка-а… Находка-а… Находка-а… — выждал и снова: — Находка-а, ссюда-а… скоррей!

По сече громко затопали, из-за ельника вывернулась лосиха, огромная, крутобокая, шерсть цвета лежалой хвои, задние ноги до половины ляжек почти белые, на подшейке смешно качалась крохотная кисточка, глазные бугры резко выпячены. Распахнула глаза, уставилась на деда: звал? вот она я!

Привалов угостил лосиху коркой, ласково заговорил:

— Вот это у нас Находка. Находка — умница. Находка первой из лосих отелилась на ферме. А теперь у нее даже внуки есть. И выходит, что Находка — лосиха-бабушка, бабуля… — Привалов рассмеялся. — Сейчас, милаша, я тебя подою… Прислонись к сосне. Так… Стой, стой. Смирненько стой, кому говорю. Не впервые, ты же у меня умница.

Привалов помыл руки из котелка и выплеснул воду. Роберт, не шевелясь, онемело глядел на то, что происходило: вот боцман подошел с котелком к лосихе, нагнулся, вот правой рукой дотронулся до вымени.

— Дай ей хлебца. Дал? Ну вот, Роберт, гляди, начинаем дойку.

Звучно, резко, но и приятно дзинькнуло, потом еще, еще, еще. Роберт по-детски, радостно улыбнулся: как отчаянно-весело пели струи лосиного молока! Ликуя, журналист чмокнул лосиху в теплую губу и выдал ей два ломтя хлеба.

Минут через пять Привалов разогнулся. Разгоревшееся лицо улыбчиво. Лосиха сразу повернулась к хозяину, облизала руки и давай тереться головой о плечо, о грудь, норовя лизнуть языком в потное лицо.

— Это она так любовь свою материнскую выказывает. Я для нее как бы лосенок. Родной… — Он тепло, нежно улыбался. — Сейчас, Находка, сейчас, милая, продолжим дойку… Представь себе, Роберт: какая-нибудь баба-ягодница, да что там баба — и мужик не лучше, ничего не зная о нашей ферме, наткнется на меня в лесу, а я — дою лосиху. За колдуна, за лешего примет, конкретно сказать.

— Примут, Макарыч! — горячо воскликнул журналист. — Я вот готов был к этому, своими глазами все вижу, а не укладывается в голове.

— Эх, и дали бы деру они от меня! — усмехнулся Привалов, снова пригибаясь к лосихе.

Дойка продолжалась. На поляне к земляничному запаху прибавился вкусный запах лосиного молока.

Минут через десять они отпустили обласканную Находку и вернулись к своему привалу. Макарыч достал из рюкзака зеленую эмалированную кружку, доверху налил молока и протянул журналисту:

— Пей. Хочешь с хлебом, хочешь так.

И вот кружка как бы застыла в руке Роберта Сидорова. Его угощали лесным лосиным молоком! Впервые в жизни. Для него лосиное молоко было загадкой. Кто и когда пил его? И сколько же работы потребовалось человеку, прежде чем была протянута кружка этого молока! Вот о чем он подумал, оробев и замешкавшись.

— Так необычно, — забормотал он.

Привалов из котелка слил в термос ароматное, густое, как сливки, молоко:

— В четыре раза жирнее коровьего… Да пей же ты, пей… — но вдруг все понял и заулыбался. — Волнуешься? А? Я, признаться, тоже в первый раз волновался. Больше твоего, хотя и сам подоил Находку…

Роберт отпил глоток. Лосиное лесное молоко показалось вкусным. Оно, так он подумал, впитало все лесные запахи; пил, не торопясь, маленькими, короткими глотками. И только на четвертом или пятом глотке разгадал особенность этого молока — сольцой отдает, солоноватое. Сказал лосеводу. Тот в ответ:

— Понятно, от чего солоноватое, — от кормов. Корма у лосихи — ветки деревьев, кора, болотные травы… А вообще — как находишь молочко?

Роберт закинул голову и опрокинул кружку вверх донышком:

— Может, Макарыч, впервые в жизни мне повезло! Честно говорю: такой напиток! О-о-о!..

— Да, друг ты мой, молочко-то не простое. Лосиное молочко целебное; мы его сдаем в санаторий желудочников, в детскую больницу. А доказал это знаешь кто? Наш ветеринарный врач Алеша Савкин. Три года назад побыл у нас на практике, влюбился в лосиную ферму; как кончил институт, так и прикатил сюда. Насовсем. Женился, слышь, на лаборантке — моей племяннице Зинаиде. А через год желудком стал маяться. Такие рези вспыхивали, кругляшом катался по земле.

Сунулся к врачам, а те — как обухом по голове: язва желудка. Немедленная операция. Зинка в рев: «Не пущу. Зарежут!» Узнал Михеев, пошептался с Лешей. Затих парень. И о врачах вроде позабыл.