Василий Бочарников - Тропинка к дому

Михеев, весь в грязи и траве, был похож на водяного, он ворочался, сопел, отплевывался, тряс головой.

— Как ты там? — Привалов глядел одним глазом — второй залепило грязью, а руки были заняты.

— Подвожу. Не мешай… Ага-а! — обрадованно вскричал он. — Есть! Есть!

— Морским узлом вяжи, как я учил, — прохрипел боцман и выплюнул грязь.

Михеев, опоясав лося веревкой, вылез на берег, отряхиваясь от тины.

— Ну, работа! — скажу я вам.

Четыре мужика ухватились за веревку, не спеша, не дергая, взяли лося на буксир.

— Давай… только осторожненько, братки. Раз-два… поехали! — веревка натянулась. — Ло! Ло! — покрикивал обрадованный боцман.

Лось заработал йогами, подался вперед. Он все понял, подмога пришла вовремя, жизнь вернулась.

Шатаясь, до неузнаваемости перепачканный, лось выкарабкался на твердь и лег.

Алексей расстегнул сумку с крестом:

— Укольчик ему.

— Не нужно. Ничего не нужно. Минуток пять полежит и отойдет. — Михеев, одеваясь на ходу, отошел к осиновым кустам, стал шарить там, к чему-то приглядываясь. — Ага, понятно, — крикнул он. — Это его на бой соперник-дикарь вызывал. Он вот здесь стоял. А наш на Болтухе в это время был. И рванулся, погорячился.

— Не я буду, если бабке Пелагее три корзины одних боровиков не наберу, — боцман платком вытирал щеку.

Они полукругом сидели на траве в холодке. Дрожащие наплывы света пробивались сквозь ветви березы, легкий ветерок поигрывал листвой, приятно освежал лицо и голые руки; за черемуховым кустом, подладившись под соловья, заливалась варакушка; наполовину утопленный в траву Лешин транзисторный приемник, не разрушая ни шелеста листвы, ни птичьего голоса, тихо и нежно лил и лил «вечернюю серенаду» Шуберта. Боцман Привалов даже прикрыл глаза, нравилась музыка. Любаша играла с ромашкой: наклонится, носом подденет белую корзиночку, следит, как она раскачивается, и смеется; Зина, положив Леше на колени бордовый клубок шерсти, сидела рядом и вязала детскую шапочку, быстро, тайком взглядывала на мужа и прятала в густых ресницах теплые голубые глаза; Галина Николаевна, повязанная туристской пестрой косынкой с лиловым козырьком, читала газету.

Ждали Михеева и режиссера, прикатившего на ферму на вишневых «Жигулях».

Дослушав серенаду до конца, Привалов повернул посветлевшее лицо к дому лосеводов и крикнул:

— Михеев, заждались! На обед пора расходиться!..

— Иде-ом! — донесся протяжный веселый голос Михеева из раскрытого окошка, затянутого серым квадратом марли.

Спустя некоторое время Михеев и режиссер, крупный смуглолицый человек средних лет, в светло-синем льно-лавсановом костюме, Подошел к ожидающим.

— Знакомьтесь, это режиссер Алексей Нилыч Куперин. А зачем он приехал к нам, он сам сейчас расскажет… Ах, табуретку не захватил, — смутился Михеев.

Режиссер поздоровался.

— На траве, я думаю, лучше, — усмехнулся гость. — Разрешите? — Он снял пиджак, повесил его на сучок березы, присел, улыбнулся карими глазами и негромко заговорил: — Я не знаю, что бы делал без вас, без вашей лосиной фермы. Да… Вероятно, мы бы отказались от несомненно талантливого сценария и фильм вообще бы не состоялся. — Куперин мягко отвел рукой березовую ветвь, коснувшуюся его лица. — О чем наш фильм? И каким образом мы соприкасаемся с вами, с вашей лосеводческой работой? — Режиссер сцепил и разорвал длинные костистые пальцы. — Живет… Живет на свете двенадцатилетний мальчик Сережа. Живет в большом городе. И неожиданно с ним случается несчастье: в пионерском лагере упал с турника, сильно ушибся и перестал ходить. Отказались ноги ходить.

Горе. Обидно ему. И жизнь идет трудная для мальчишки. Мир его сузился до окна коммунальной квартиры. С утра до вечера дежурит он теперь у окошка. И тут к мальчику приходит… голубая мечта… сказочная мечта, если хотите… о лосе. Лесном красавце и великане.

И однажды проснется мальчик Сережа и увидит перед своим домом лося. Красивого лесного лося, с большими бархатисто-черными глазами, широкой, сильной грудью, высоконогого…

— Это наш Малыш, — шепнула на ухо дедушке Любаша.

— Похож, — согласно кивнул тот.

— …лось своей удивительной вислой губой будет срывать листья тополя и тоже увидит мальчика. Одного взгляда им было достаточно, чтобы понять друг друга. Мальчик вскрикнет, рванется из кресла, встанет на ноги и… и выбежит к лосю, выбежит к своей голубой мечте. Мальчик протянет руки к лосю, засмеется счастливо и скажет: «Здравствуй, лось! Ты ходил по лесам, ходил далеко-далеко, пил воду из родниковых рек, носил на рогах закаты, туманы, капли дождей и росы, снега. Ты — большой, сильный и добрый. Я тебя ждал. Долго ждал. И ты пришел. Мы — друзья. Навсегда…» Вот… — Куперин замолчал.

Галина Николаевна потупила повлажневшие глаза, Зина позабыла про вязанье, Леша тискал в пальцах бордовый клубок, Привалов жадно затягивался сигаретой, Любаша не сводила с режиссера светло-голубых глаз. «А дальше что?» — как бы спрашивала она, Михеев что-то записывал в блокнот.

— Дайте лося, друзья, — протянул руки к сидящим Куперин. — И мы снимем этот фильм! — горячо сказал он.

— Любого, дядя, дадим! На выбор! — опередила всех Любаша. И попросила: — Можно будет поглядеть, хоть одним глазком, как фильм снимать будете?

Лосеводы громко рассмеялись.

— Друзьям разрешается, — пообещал Куперин.

— Для съемок, конкретно сказать, лось, рогач, нужен или лосиха? — уточнил Привалов.

— Кого дадите. Конечно, получить лося с огромными… — Куперин поднял вверх выгнутые руки, показывая ими рога, — было бы расчудесно. Но Пал Петрович объяснил мне, что летом это невозможно. Лось сбрасывает рога в январе или феврале, а новые отрастают только к осени.

— Тогда лосиха лучше подойдет для голубой мечты мальчика, — сказал Алексей. — Дрессировать будете?

— Некогда, — отмахнулся Куперин.

— Какая же из наших лосих сгодится в артистки? — спросил Михеев, выпутывая из бороды жука.

— Снегурка-а! — опять поспешила Любаша, а уж потом подняла руку.

— Снегурка, — поддержал внучку дед.

— Можно бы и Вербу, — подала голос Галина Николаевна.

— Снегурка на самолете летала, на такси ездила! — пылко заступилась за свою кандидатуру Любаша.

— Значит, отрядим Снегурку. Но с лосихой, Алексей Нилыч, обязательно должен быть наш человек. — Михеев подкинул жука, поглядел, как он полетел. — Леша, тебе это поручаю. Не возражаешь?

Куперин поднялся, прижал руку к сердцу, поклонился:

— Спасибо, друзья.

Этот пятитонный ЗИЛ за свою короткую жизнь видывал разные виды: с ветерком мчал по асфальтовым трактам, продавливал колею в снегах, буксовал на размытых дождями проселках, мертво сидел в лесных колдобинах, пока не выручал трактор; подносился, обшарпался, принял вид безотказного работяги. Он возил все, что можно возить: зерно и кирпич, картошку и лес, молоко и шифоньеры, удобрения и велосипеды, сено и молоко… И вот теперь ЗИЛу предстояло доставить в город необычнейшего из пассажиров — лосиху Снегурку!