Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Товарищ Валинов, — строго сказал Шаблей, — такие обвинения требуют доказательств.

— Они у меня есть, Павел Артемович. И я это докажу. Я напишу докладную записку вам и в ЦК партии, поскольку речь идет о моей партийной чести.

— Хорошо. Ждите приезда Турчина и… займитесь сахарным заводом.

— Есть! — вытянулся в струнку возле телефонного аппарата Валинов, обрадовавшись, что его не отозвали из района.

Кажется, несколько перегнул палку, — анализировал Валинов свой разговор с Шаблеем. Однако, наконец, можно по-разному трактовать взгляды Мостового, которые тот высказал о переселении колхозников, о любви к земле… Валинов, например, понял их, как… надо найти не очень резкое определение… политически незрелые…

Собственно, чего ему, Валинову, бояться? Он хотел, чтобы колхоз быстрее передал территорию под «Факел», хотел немедленно развернуть строительство, дать стране уран. Никто против этого не возразит — ни Мостовой, ни Гайворон, ни Земцов. А за срыв собрания отвечать должны они. Логика железная. И Валинов это докажет. Он не будет писать анонимок на Мостового и Гайворона. Бой будет честным и открытым: стойкая партийная позиция Валинова и, по существу, антигосударственная, с примитивным крестьянским уклоном, позиция Мостового и тех, кто с ним… И правильно он сделал, что сказал об этом Шаблею. Ничего страшного не случилось. Наоборот, все убедятся: Валинов в интересах дела не побоялся выступить против Мостового.

— Можно? — в дверь заглянул Бунчук.

— Заходи, Петр Иосипович.

— Мне приятно, Иван Иванович, видеть тебя в добром настроении.

— А почему я должен быть в плохом?

— Да рассказали мне о собрании, так я…

— Петр Иосипович, нас голыми руками не возьмешь! — засмеялся Валинов.

— Не возьмешь, — согласился Бунчук.

— Что тебе рассказывали? — поинтересовался Валинов.

— Все валят на тебя. Поспешил, мол, с собранием, ничего не сумел рассказать людям, ответить… Угрожал выселением всех в Казахстан.

— Я просто сказал, что… кто желает, может переехать… добровольно… А что, разве плохо в Крыму? Климат, море… Я в прошлом году отдыхал — прекрасно… Видишь, куда гнут, — сказал после паузы, — политику подшивают… Правду ты говорил, Петр Иосипович: выскочка этот Мостовой!

— А кадры, кадры какие подбирает! — Бунчука сейчас больше всего интересовало, будет он директором завода или нет. — Дружками себя окружил… Гайворон, Гавриленко.

— Откуда он родом?

— С Днепропетровщины, — ответил Бунчук.

— А кто его родители и… вообще родственники?

— Н-не интересовался, но если надо, то это легко установить. — Бунчук снял телефонную трубку.

— Ты что, в райком звонишь?

— Да нет… Дайте мне Кутня, — попросил телефонистку. — Василь Васильевич? Я. Приди в гостиницу. В райкомовский номер.

— Зачем ему приходить? — удивился Иван Иванович.

— Кутень сейчас тебе все доложит. У него — ажур. Отдел кадров, — подмигнул Бунчук.

— Собственно, я так спросил. — Валинову стало неловко, что он втягивает в свои дела еще и Кутня.

— Василь Васильевич — человек надежный, — успокоил Бунчук, будто угадав мысли Валинова.

Кутень не заставил себя долго ждать, появился встревоженный, но скоро успокоился. Доложил, как работает маслозавод, поинтересовался делами в Сосенке и уже решил было пригласить Валинова на обед, прикидывая, в какую копейку влетит прием гостя. Но Бунчук прервал его размышления:

— Василь, ты… тово… раскрой свой блокнотик… о Мостовом. Давай, давай, мы люди свои…

Кутень растерянно посмотрел на Валинова, на Бунчука и покраснел, как вареный рак.

— Гм… Это я так. Пусть Иван Иванович не думает, что я тово… Это для истории. Пойду на пенсию, буду писать… мемуары… о районе, значит, чтоб люди знали, как мы тут жили и боролись. Собираю материалы о… руководителях, ударниках… Воспоминания буду писать, историю Косопольского района… Так сказать, для будущего поколения, пионеров…

Краснея, Кутень достал из кармана толстенький замасленный блокнот, положил его на колени и стыдливо начал читать:

— «Мостовой… Александр Иванович, год рождения 1936… Отец — сельский кузнец, из батраков, погиб на фронте. Мать — колхозница. Братьев и сестер нет. Служил в армии… Ранен в пятьдесят шестом в Будапеште, во время контрреволюционного мятежа… После госпиталя работал комсоргом металлургического завода, учился заочно в университете, был послан в партийную школу… Работал редактором, а затем секретарем райкома…» Все, — стыдливо усмехнулся Кутень. — Для истории записываю…

— Переверните-ка еще страничку. Переверни, не стыдись, — приказал Бунчук, — то, что ты прочитал, мы и без тебя знаем…

— Да я стесняюсь, — опять зарумянился Кутень, — Иван Иванович могут подумать, что я тово… А я ж для истории.

Валинов с омерзением смотрел на этого стыдливого клоуна. Надо было прогнать его отсюда с его блокнотом, но вместо этого сказал:

— Читайте, читайте.

Кутень опять положил книжечку на колени.

— «Имел любовницу — певичку Тамару Крайниченко, ездил к ней на машине в Ставище… Жил с сестрой Гайворона, когда она училась в техникуме. Потом женился… На вечеринках много не пьет». Ну, это я пропускаю… И это… Потому что не проверено, я только факты собираю для мемуаров… О! «Взял с базы райпотребсоюза пальто и… костюм… для Гайворона. Мать Гайворона была на оккупированной территории, а они поставили ей памятник из мрамора… стоимостью…»

— Вы — подлец, Кутень! — не сдержался Валинов. — А что Мостовой ест, у вас не записано?! Как вы могли дойти до такого?!

Кутень выпрямился и оцепенел. У него отнялся язык. Бунчук отошел в угол и испуганно смотрел на Валинова.

— Вон отсюда! — открыл дверь Валинов.

— Иван Иванович, вы же сами просили… Я не для чего-то там такого, для истории, — опомнился наконец Кутень. — У меня объективные данные. Это для мемуаров… Вот Петр Иосипович знает… И зря вы так обо мне…

— Ну, хорошо, — уже мирно промолвил Валинов. — Идите и порвите этот кондуит. Директор завода…

— Это для мемуаров… Пойду на пенсию, напишу. План… тово… перевыполню, — заверил на прощание и пулей вылетел из номера.

— Вот такие люди, — растерянно пробормотал Бунчук, а после молчания спросил: — Ну, а как там на заводе?

— Все будет в норме… Хотел рекомендовать тебя, но… директор Сахаротреста против… Понимаешь… Надо обождать.

— Я обожду, обожду, — сразу же скис Бунчук и сухо попрощался.

Валинов прикурил сигарету, достал из папки несколько листов бумаги и сел за стол.

«Докладная записка», — вывел разгонистыми буквами и задумался…

Когда съемки фильма закончились и группа Лебедя возвратилась в Приморск, ее на вокзале встречали Игорь и Алексей Кушнир — с цветами и счастливыми улыбками. Стеша, загорелая, обветренная, стала еще стройнее и привлекательнее. Во всяком случае, так показалось Алексею. Все эти месяцы, что они не виделись, Алексей вспоминал о ней с потаенной болью.