Николай Зарудный - На белом свете. Уран

Стеша прекрасно устроилась у Клавы. Они жили словно сестры, именно сестры, хотя Клава годилась Стеше в матери. Клава, собираясь на работу, будила Стешу, они вместе завтракали. И хотя Стеша поздно возвращалась со студии или из университета, Клава ждала ее с ужином.

Стеша рассказала Клаве все о себе, Платоне и Наталке, Дмитро и своем горьком замужестве…

— Стеша, то еще не трагедия. Каждая женщина должна пережить великую любовь, но надо действовать. За счастье, как говорят мудрые люди, надо бороться, а сдаваться лишь тогда, когда сожжены все мосты, когда корма дает течь и судно идет ко дну. Ты должна поехать в Сосенку и поговорить с ним раз и навсегда. Надо, чтобы все было ясно.

— Нет, Клава, я не могу.

— Но ты же не можешь все время мучаться? Тебе надо забыть этого Платона. Я уверена, что Слава и Алеша влюблены в тебя по самые уши! Ну?

— Я знаю. Они чудесные друзья, но…

— Это тоже не трагедия. Вот выйдет на экран твой фильм, о тебе напишут в газетах и заберут в Москву. Боже, как я буду жить без тебя! — воскликнула Клава, будто Стеша уже собиралась на вокзал. — Ты встретишь какого-нибудь хорошего парня, полюбишь его… и будешь счастливой… Вы будете приезжать с ним в Приморск и останавливаться у меня.

Стешу начали приглашать режиссеры из других студий. Она читала сценарии, советовалась с Борисом Аверьяновичем и отказывалась.

— Я хочу, Стеша, — сказал Лебедь, — чтоб ты снималась у хорошего режиссера, чтобы каждый фильм был для тебя школой.

На Приморской студии Стеша сыграла несколько эпизодических ролей, но они не принесли ей никакого удовлетворения.

…«Чародейка» вышла на экраны, в газетах появились хвалебные рецензии, критики пророчили Стеше Чугай великое будущее. И она покорно ждала его. Стеша получила немалую сумму денег, четыреста рублей послала отцу:

«Купи себе, тату, новое пальто и костюм, а если хочешь, то перекрой жестью нашу хату».

Поликарп положил деньги на Стешино имя в сберкассу.

…Чугай долго размышлял, писать ли Стеше о посещении Марты. Этот приезд не был тайною для Сосенки, значит, и до Стеши слух дойдет. И Чугай решился…

Стеша ходила сама не своя. У нее есть мать! Будто из тумана выплывал перед Стешей ее образ. Именно образ, а не лицо — она его не помнила. Стеша не могла понять причин, которые толкнули мать на такой шаг, однако сейчас и не хотела доискиваться: не было злости, обиды, а только неудержимое желание увидеть ее и свою сестру Фросинку. Какая она? Почему-то вспомнила высушенную фигуру Фросины Коляды и улыбнулась: на кого ж похожа та Фросинка? Отец не сообщил адреса матери, и Стеша решила поехать в Сосенку, расспросить.

Первый советчик, конечно, Клава. Она выслушала Стешу, прочитала письмо.

— Я выросла в Приморске, Стеша, и меня трудно чем-нибудь удивить, но этим письмом я поражена. Ты, Стеша, как и я, — благородна. Ты должна поехать просто для того, чтобы твоя мать еще раз убедилась, какая она дуреха… и что она потеряла. Другой цели у тебя не должно быть. Ты можешь оставить мужа, трех мужей и двух любовников, но бросить дочь или вообще ребенка — так ты уже, извиняюсь, не женщина, а акула.

— Мне всегда хотелось, чтобы у меня была мама, — сказала Стеша.

Но не поехала. Ее вызвали на одну из центральных студий страны. Прочитав фамилию режиссера под телеграммой, Лебедь с легким сердцем отпустил Стешу.

— Это мастер, и для тебя полезно сняться в его фильме.

Стеша приехала на студию, встретилась с режиссером, о котором много слышала, прочитала сценарий и согласилась играть. Роль была небольшой, но очень эмоциональной и сложной. Режиссер остался доволен пробами. И уже через несколько дней Стеша начала сниматься в фильме.

Режиссера в группе называли шефом. Ему было за пятьдесят, но он молодился, ходил в элегантных костюмах, в сорочках с модными воротничками; на съемочной площадке появлялся в джинсах и разноцветных свитерах. Шеф всегда ходил в окружении молодых девиц, которые мечтали проскользнуть в кинематограф. Он был человеком широкой удачи, остроумным, ему многое прощалось, в частности то, что он беспрерывно влюблялся, женился, расходился и опять влюблялся.

— Поймите, коллеги, — вещал он, высекая огонек из американской зажигалки, — если художник перестанет влюбляться, то ему нечего будет сказать людям. Любовь — все равно что газ для этой зажигалки. Испарится — огня не будет.

И еще любил шеф футбол. Он знал всех известных игроков страны по имени, он не пропускал ни единого матча. Перерывы проводил в раздевалках с футболистами или давал интервью комментаторам. Шеф не скупился на советы тренерам, вратарям, защитникам и нападающим. Пристрастие к футболу отразилось и на творчестве шефа: где только можно было, вставлялись в фильмы эпизоды матча, а если уж нельзя было вмонтировать кадры состязаний, то шеф умудрялся в музыку вплести звуки футбольного марша.

Шефу Стеша понравилась.

— Степа, ты хороший парень. — Шеф считал особенным шиком наделять женщин мужскими именами. — Тебе нечего делать на той Приморской студии, приезжай ко мне.

— Как к вам?

— Не ко мне лично, — рассмеялся шеф. — К нам на студию.

— Нет, я сказала Борису Аверьяновичу, что вернусь, как только закончу сниматься.

— Но это будет не скоро!

— Почему? Вы мне сказали, что через месяц я освобожусь.

— Степа, ты будешь тут ровно столько, сколько захочу я. Возможно, я допишу для тебя в финале несколько сцен…

— Зачем специально для меня дописывать роль?

— Степа, ты мне нужен для вдохновения. Когда я не вижу тебя на площадке, я не могу работать. Уразумел? — шеф чмокнул оторопевшую Стешу в щеку.

Стеша привыкла к этим поцелуям, ибо на студиях и в театрах при встречах целовались актеры, режиссеры, художники, гримеры, потом эта эпидемия перешла и на электриков, осветителей, пожарников, редакторов, только вахтеры еще козыряли друг другу. Ну, разумеется, и поцелуи были разными. На Приморской студии не только Стеша, а все работники, например, двадцатой дорогой обходили одного помрежа, который еще издали, увидев знакомую или знакомого, расставлял руки, пригибал голову и шел навстречу. Как только жертва была в границах досягаемости, помреж обеими руками хватал ее за голову и смачно целовал в губы. Вырваться никому не удавалось. Рассказывали, что после встречи с ним на одном вечере директор студии три дня ходил с вывернутой шеей. Поэтому и в поцелуе шефа Стеша не усматривала ничего особенного.

Она была удивлена, когда ее переселили в отдельный номер. А поздно вечером официант вкатил к ней тележку с бутылками и закусками.

— Вы, наверное, ошиблись, — растерялась Стеша.

Официант посмотрел на заказ:

— Нет, просили принести ужин сюда.