Яков Ильичёв - Турецкий караван

Фрунзе сказал:

— Вполне понятно. Мы понимаем: всюду фронт. Всюду огонь… Анатолия в огне…

— Да. Здесь все еще действуют понтийцы — сепаратисты, вожди которых хотят взять наше Причерноморье, под видом воскрешения древнего государства Понт, умершего шестьсот лет назад…

— Это — государство Митридата, ставшее потом Трапезундской империей династии Комненов?

— Точно так, существовавшее в тринадцатом веке.

— Как же это вдруг началось? — спросил Фрунзе.

— Клематиус — имя одного монаха. Он уехал было в Америку, но вернулся, чтобы участвовать в разрушении Турции. Есть в Инеболу холм, называемый Монастырь. Здесь Клематиус устроил явку для наших врагов. Стали разжигать вражду. Идея Понта завела многих румов — турецких граждан в военные отряды. Эти отряды стали бандами грабителей и убийц. Таково качество идеи.

— Так легко подняли оружие румы-крестьяне?

— После Мудросского перемирия, — отвечал Сабит Сами, — к нам получили свободный доступ антантовские агенты. Умело агитировали: покоряй мусульман-дикарей, истребляй кемалистов, отними у них власть… Приехали пропагандисты даже из американских учреждений… Управляющий табачной фабрикой «Режи» связался с румами Центральной Анатолии. К несчастью, западные деятели преуспели в обмане анатолийских греков. Собрали и в Закавказье армян и греков, обманули и их, отвезли в Анатолию воевать против нас…

— Признаюсь, не знал!

— Их одевали, кормили под видом эмигрантов. С христианской добротой. Офицеры прибывали под видом членов миссии Красного Креста… Митрополит провел демонстрации по всему побережью и на плато. Христиане в церквах проводили военную подготовку. Афинский премьер-министр дал вселенскому патриарху инструкции… Офицеров присылают афинских, английских, даже из армии Врангеля.

— Откуда же берут оружие? — спросил Фрунзе.

— У Англии и у Греции много кораблей… Они близко подходят к нашим черноморским берегам, спускают лодки, груженные винтовками. Раньше подходили и русские…

— Царские, — поправил Фрунзе. — Хочется разграничить.

— Да, да, — согласился Сабит Сами. — Русских греков снабдили оружием, отобранным у Энвер-паши на Кавказском фронте. В горных селениях румов появились арсеналы. Винтовки, бомбы, пулеметы, амуниция… И вот отряды Понта заняли проходы в горах. Под руководством Антанты начали войну. Жертвы… Ответные действия… Чем дальше, тем больше…

— Я начинаю понимать положение и боль Турции…

— В Константинополе сформировали секретную полицию Понта. На миноносце «Эйфель» привезли к нам целый отряд…

— Но все же большого успеха отряды Понта не достигли?

— Взять всю власть они, конечно, не смогли. Оставалось, повторяю, поджигать, грабить, убивать. Это делали и делают с неслыханной жестокостью.

— Но сейчас, я полагаю, огонь гаснет, сходит на нет?

— Сводится нами на нет. Я получил указание Гази принять меры… На плато преследовал понтийские банды Третий армейский корпус. Теперь, после Сакарийской победы, мы тверже держим в руках побережье и горы. На дорогах через каждые десять верст — наши позиции. Румы начинают сознавать, что зря проливают кровь сограждан-турок, напрасно раскалили неслыханное ожесточение…

Фрунзе услышал, как велико отчаяние жителей Малой Азии, которые давно стали игральными картами мировой азартной игры президентов и премьеров. Воссоздать государство Митридата, покоренное когда-то Римом! До чего же это цинично — древней историей оправдывать злодеяния, убийство соседа, с которым прожил в мире шесть веков и даже пользовался его силой. Долгие века турки и румы мирно торговали, рядом строились, растили хлеб, пили воду из одного источника. И вот превратились в ярых врагов. Из западных санджаков изгоняется турецкое население, из Причерноморья — мужское греческое.

Фрунзе рассказал полковнику о циркулярном обращении Чичерина ко всем правительствам: отмечены факты злодеяний оккупантов, и об ответе: факты доведены до сведения Афин, и только-то.

Оказалось, полковник Маркса читал в подлиннике и отчасти разделяет коммунистическую программу. Находил, что в турецкой армии идея дружбы с Советами пустила глубокие корни… О его отношении к личности командующего Карабекир-паши Фрунзе, разумеется, спрашивать не стал.

Полковник проводил гостей до экипажей, вновь взглянул на красноармейцев у подъезда. Буденовки!

В экипаже, отъехав, Фрунзе весело сказал:

— Симпатичный, отличный полковник! «Манифест» читал… И смотрите, ненависти вообще к грекам или к армянам у него никакой! Умница… А война идет ожесточенная. Очень! Только и слышишь слово «харб» — «война»…

Вечером Фрунзе записал в дневник:

«То, что я услышал о подвигах воинства Константина, не поддается описанию. Уведено поголовно мужское население пленниками… сносятся целые селения. Толпы беженцев, лишившихся крова и имущества, заполняют сейчас всю Анатолию… Те же взаимоотношения между воюющими сторонами, что во времена Аттилы и Чингисхана… Турецкий крестьянин твердо продолжает выносить все тяжести войны и сохраняет упорную решимость бороться до изгнания врага. Другого выхода у него нет».

Еще только выехав из Харькова, Фрунзе думал о том, как нужен мир и Республике, и Турции самой. А когда проехал Кавказ, услышал тревожное — нападут турки! — когда услышал Кемика, который с ужасом говорил о прошлом, когда увидел нефтяников-азербайджанцев, грузин, армян, для которых война — у ворот, и, наконец, теперь, в Трапезунде, когда ближе узнал о греко-турецкой вражде, вызванной исключительно подлой и провокаторской работой империалистов, — он подумал, каким счастьем для миллионов людей был бы советско-турецкий крепкий, незыблемый мир и союз.

Горы за Трапезундом труднопроходимые. К югу резко поднимаются, разрезаны ущельями. Нагромождение скал, теснины, а внутреннее плато рассечено сбросами. От берега к перевалам — лишь тропы. Даже западнее нет аробных дорог: крестьяне свозят с поля хлеб на санях либо вьюками на буйволах. Надо плыть в Самсун. Затем и пришлось ждать у моря погоды.

По разговорам на пристани, в торговых рядах и на обедах Ваня узнал за дни шторма немало турецких слов: «чердак», «кушак», «папах» звучали как русские.

Шторм передвинулся, можно ехать дальше. В отеле появился юзбаши — капитан. «Баши» — «башка, голова». А что такое «юз»? Он в темной короткой шинелишке, в талии перехвачен ремнем, от горла — ряд блестящих пуговиц. Стройная фигурка. Ваня повел его к Фрунзе, узнал, что звать юзбаши Хасан, прикомандирован сопровождать миссию. Фрунзе спросил, на каком языке говорит. Хасан довольно бойко залопотал на русском: долго жил в Баку, по воле аллаха служил в мусаватистском флоте, ходил по Каспию, дрался с большевиками. Но теперь большевики, сказал, ему «наравятыса». Почему? Когда приехал на родину — увидел картины нашествия оккупантов.