Яков Ильичёв - Турецкий караван

— Несколько недель тому назад. И вы, Михаил Васильевич, правы в отношении ангорских руководителей.

— В самом деле?

— Вот главная ангорская газета «Хакимиет-и-милие». Передовая — «Турция, Восток и Запад». Ответ той самой «Илери»: «Мы считаем необходимым отрицать и не признавать все публикации газеты, направленные к отделению Турции от восточной политики, до сих пор преследуемой Анатолией».

— Так и сказано?

— Точно так. Четко и дальше: «Нет никаких оснований, чтобы наше правительство… удалилось от своих искренних друзей и мира, приобретенного им на Востоке».

Фрунзе поднялся:

— Дорогой товарищ, так вы же камень сняли с моей души! Вы прочитали чудесные слова, если даже они отражают позицию только части кемалистов.

— Утверждают, Михаил Васильевич, что передовая написана самим управляющим отделом печати в Ангоре, Гусейном Регибом.

— Ого! Стало быть, это почти заявление правительства?

— Именно так и считается. Написана передовая, сообщают, по указанию самого Мустафы.

Фрунзе пометил в блокноте, что Гусейн Региб — управляющий отделом печати.

— Сам факт, что Кемалю пришлось дать отповедь газете «Илери», показывает серьезность попыток повернуть политику… Меня смутило сообщение в Москву Нацаренуса, что Мустафа Кемаль готов дать место в правительстве виднейшим энверистам, потребовал только каких-то уступок от Энвера. Но уже на Кавказе я убедился, что это весьма субъективная оценка положения…

— Пожалуй. Три недели назад Кемаль отбросил к черту всех энверистов. Девятого ноября они арестованы, брат Энвера выслан из Ангоры.

— Любопытно! А вот отношение Кемаля к большевизму? Ведь щекотливый вопрос!

— Весьма! — обрадовался Голубь. — Вот интереснейшая информация. Речь Кемаля в меджлисе о большевиках! Прочтите…

Фрунзе прочел вслух, что сказал Кемаль:

— «Я не знаю русского большевизма, недостаточно себе уясняю его внутреннюю сущность. Да и нужно ли знать, что представляет большевизм как социально-политическая доктрина? Нашей разоренной стране, окруженной со всех сторон врагами, нет необходимости ломать голову над вопросами о внутренних убеждениях врагов наших врагов. Нам необходимо доступными средствами воссоздать свое государство, и на этом пути, поскольку мы видим реальную помощь, мы можем и должны пойти рука об руку с самими крайними интернационалистами», — Фрунзе вернул листок. — Умен! Хорошо! А что Карабекир? Какие у вас о нем сведения? Я чуть было не забрел к нему… Кязыму Карабекир-паше!

— Его газета называется «Варлык» — «Бытие». Лозунги превосходные: «Бытие в объединении», «Пробуждение народа», «Нашим языком служит простой народный язык». И директором ее одно время был Фейзулла Саджид — поэт, автор лучшего перевода на турецкий язык «Интернационала». Революционные статьи печатал…

— Вы говорите о газете Карабекира?

— Да, штаба турецкого Восточного фронта. Вас удивляют революционные статьи? Так охлаждение Карабекира к директору наступило тут же. Спасаясь, Фейзулла стал грубо льстить Карабекиру. Написал Карабекир стишок для детей, три жалких строчки, так Фейзулла немедленно поместил и эти три строчки, и подобострастную рецензию в три колонки — по колонке на строчку! И все-таки был отстранен. Новый директор продолжает восторгаться спасителем отечества, отцом двух тысяч турецких сирот, создателем отрядов бойскаутов, борющихся с невежеством. Карабекир, надо вам сказать, пишет религиозно-моральные наставления для солдат — печатаются брошюрами в Сарыкамыше, в казенной типографии… «Варлык» пишет и полезное: «Алкоголь — это яд. Нет питья хорошего для организма. Пьянство делает человека ненормальным».

— О политике что?

— Никакого внимания делам Ангоры. А вот всматривается в близлежащие районы Персии. Персия, мол, станет на ноги, лишь приняв покровительство Анатолии, то есть Карабекира!

— Князь! С Ангорой где-нибудь все же сходится?

— Ни в чем! Например, приехал в Сарыкамыш писатель Махмуд Садык, сотрудник жуткой константинопольской газеты «Пеям-Сабах», предающей освободительное движение. Но «Варлык» помещает приветственную статью — «неутомимый работник», «отец современной печати», «дорогой гость» и так далее.

— Как хорошо, что я не поехал в Сарыкамыш! — Фрунзе встал, прошелся, глотнул мутно-белой бузы из стакана. — Не отравлюсь? У меня капризный желудок… Последний вопрос — о российском имуществе в Трапезунде.

— Отряд Ляхова оставил его в апреле восемнадцатого, — стал рассказывать Голубь. — А с осени целых два года Трапезунд оккупировали англичане. Что ж, они передали российское имущество русским. Но, конечно, не большевикам, а белогвардейцам. Помогли Деникину, он стал вывозить это военное имущество, но успел не много — турецкие патриоты взорвали склад снарядов и ручных гранат. Такой получился взрыв, что едва не посыпалась вся восточная часть города! Потом комиссия разбазарила часть имущества — автомобильные моторы продала иностранцам… Выручку, между прочим, присвоила!

— Как жаль, что не Кемалю достались эти моторы! — воскликнул Фрунзе.

— Оно и сейчас черт знает что творится в порту! Паровозы, рельсы, седла… Вот уже который год все ржавеет, гниет и расхищается. Чрезвычайно обидно. Правда, немного имущества направлено в Самсун, где строится узкоколейка…

— А кто здесь генерал-губернатор — из новых?

— Да, он поставлен Кемалем и, конечно, слушается его. Человек осторожный.

— Не этим ли объясняется его дипломатическая болезнь? Не получил из Ангоры четкой инструкции и мучается, бедняга, не знает, как с нами быть?

Голубь тихо засмеялся:

— У нашего вали положение трудное. Обстановка меняется. Не исключено, что какие-то силы в Ангоре вообще задержали инструкцию… Кроме того, Трапезунд — где-то на окраине зоны влияния Карабекира, которого наш вали, несомненно, побаивается. Именно здесь агенты Карабекира настигли Субхи…

— Словом, нашему вали хочется, чтобы мы поскорее уехали, — сказал Фрунзе. — Пусть нас встречают в Ангоре, как хотят, а он не отвечает за внешнюю политику.

Преодолев полосу шторма, пришел «Георгий» с золотом. Утром консул Голубь заехал на извозчике за турецким казначеем и за Кулагой, вместе отправились на оцепленную солдатами пристань, сгрузили…

Потом, когда красноармейцы с «Георгия», измученные штормовым переходом, повалились в номерах спать, Фрунзе в консульстве подписал с управляющим банком акт о передаче турецкому правительству одного миллиона ста тысяч рублей золотом.

И тогда-то в отделе появился говоривший по-русски чиновник с письмом от вали, принес отпечатанное на глянцевой бумаге приглашение на обед. Фрунзе сказал: