Яков Ильичёв - Сиваш

— Насовсем?

— Именно так.

— До зимы? — Ильич придвинулся еще ближе.

— До белых мух, как говорят в Иванове, — ответил Фрунзе. — Мною для этого будет сделано все, что в силах человеческих. Абсолютно все.

— Очень рад вашей уверенности, но только не нужно чрезмерного оптимизма, — проговорил Владимир Ильич. И вдруг его глаза залукавились. — Я слышал, царские генералы после разгрома Колчака — высокого мнения о Фрунзе, считают вас старым генералом. Один из них утверждает совершенно серьезно, что Фрунзе учился в царской военной академии, генерал даже помнит это! — Владимир Ильич радостно расхохотался.

— Увы, не пришлось! — Фрунзе глубоко вздохнул и начал тереть глаза.

— Ага! Значит, не я, а вы устали!

Зазвонил телефон. Фрунзе решил, что звонит, наверно, Надежда Константиновна. Владимир Ильич поспешно взял трубку.

— Как, уже три часа ночи? Невероятно! Иду! Вот уже иду! — Повернулся к Фрунзе: — Большущее вам спасибо, Михаил Васильевич! Славно мы с вами попировали. А сейчас немедленно на боковую — спать, спать, высыпайтесь как следует. Извините, что задержал вас до петухов. И помните, что в обиду вас не дадим никому. Перед отъездом на фронт непременно заходите, милости просим… В гостинице у вас не сыро?

Фрунзе крепко пожал теплую руку Владимира Ильича. Счастливый, вышел от него, спустился на кремлевский двор…

На Красной площади в ночной полутьме поблескивали каменные плиты под ногой — то ли роса, то ли брызнул дождь. Тьма будто вытекала на площадь из улиц. Каменная голая равнина пустынна, тиха в этот час, только позвякивают подковки на каблуках. Думая об Ильиче и о будущем, Фрунзе быстрым коротким шагом пересек слабо освещенную площадь, нырнул в полумрак на узкую пустынную Никольскую улицу; как в трубе, еще звонче застучали бессонные шаги, словно будили спящих. Свернул за угол аптеки Феррейна — в совсем узкий и темный проезд под аркой, как в туннель. Вот гостиница, многие окна светятся, люди — военные, делегаты, наркомы — либо еще не ложились, либо уже начали день. На воздухе усталость улетучилась. Спать не хотелось, скорее бы рассвет, работа.

Через несколько дней, получив документы и окончив дела, Фрунзе пошел прощаться с Лениным. Встретились на лестнице. Владимир Ильич стремительно спускался, окинул Фрунзе быстрым взглядом:

— Здравствуйте и до свидания, молодой комфронт! Тороплюсь… — Взял руку, здороваясь и прощаясь. — Едете? Все готово? Телеграфируйте, сообщайте обо всем, даже о мелочах! И счастливого пути! Надеюсь, что скоро получим от вас самые благоприятные вести!

Партийные директивы и военная информация уже изучены, многочисленные совещания в Главном штабе Республики закончены, всякого рода снабженческие заявки оформлены в гражданских и военных учреждениях, документы подписаны. Поезд Фрунзе снова двинулся и помчался — теперь на юг, в Харьков.

Состав был громоздкий: вагон с сотрудниками командующего и с ординарцами; охрана, усиленная кавалерийским отрядом; гараж с машинами. Ехали и семьи…

Где-то под Курском поезд догнала телеграмма — приказание из центра: ускорить прибытие командующего в Харьков, в штаб фронта. Отцепили два вагона и гараж, двинулись на всех парах. Прибыли глубокой ночью. Во тьме адъютант выгрузил машины. Потом выяснил у коменданта, где штаб, узнал адрес члена Реввоенсовета фронта Сергея Ивановича Гусева.

Утром, еще по прохладным улицам Фрунзе и адъютант поехали на квартиру к Сергею Ивановичу, завтракали у него. Сергей Иванович, дружески угощая, деловито рассказал о положении на фронте, дал полную характеристику отделам вновь создаваемого штаба фронта…

Фрунзе был рад этой встрече, ел машинально, забывая, что ест. Стремился вникнуть в дело, отделить гадательные сведения от достоверных и предусмотреть развитие обстановки.

А в полдень стало известно, что Врангель утром начал наступление — на восток.

Весной кричали: «Врангель, Врангель!» Качали его на площади. Вместо Деникина стал Врангель. А что толку? Все — чепуха! Весной Врангель уверял: «Моя тактика будет другая, из Крыма не выйду». И вдруг наступление: «Вперед, свершилось! В Москву, с хоругвями… Смысл святого похода…» Стало быть, весной Врангель лгал. Простонародью в Севастополе обещал выдать со складов муку. Об этом сразу затрубили все газеты, ведь он объявил «мир с народом». Но несколько раз откладывал выдачу, так и не выдали ни фунта. Между тем премьер-министр Кривошеин — всем известно — спекулирует хлебом.

Все выжили из ума, спят и видят прежние свои посты с многотысячным жалованьем, покинутые свои родовые усадьбы. Все хорохорятся, петушатся: мы — избранные, мы — соль земли, мы — умные, мы — руководители. Но раздирают избранных и умных подлейшие страсти. Один завидует другому, каждый считает себя оскорбленным. Бушуют самолюбия, первое дело — свести старые счеты. Пена кипит на губах… Каждый генерал — сам себе князь. У каждого своя свита, так называемая «лавочка», она и рекламирует, и оберегает пьяного. А князь раздает «лавочке» чины, покрывает преступления, помогает поднажиться. Упал князь, свергнут, и «лавочка» удирает, прячет концы в воду, ищет нового князя, славословит его, помогает воровать. Воруют все. Пропивают всё.

Говорят, что бывшие командиры Донского корпуса «каторжники» Сидорин и Кельчевский особенно щедры, плюют на Врангеля, в Севастополе, под носом у правителя, нарушают его постановления. Как-то глухой ночью, в полицейский час, зажгли в ресторане свет и под открытым небом «трахнули» ужин на двадцать персон. И черт им не брат! О наступлении говорят: «На уру идем…»

Особенно много появилось ловчил. Офицеры внезапно заболевают, стараются прилепиться к тыловым частям. По Перекопскому уезду мотается с отрядом штабс-капитан Кадилов — устроился! Загоняет в армию «хлопцев», называет свою работу «охотой за ведьмами» и посмеивается: «Кой черт мне на фронте большевистскую пулю искать!»

А на фронте офицеры раздевают пленных, запасаются имуществом и драгоценностями, картежничают. Самогон течет рекой. Упиваются самогоном, упиваются и грязными рассказами на «брехаловках», ржут, как жеребцы. Словом, действительно сброд, как говорят большевики… Оказывается, что и сам Врангель не чист: взял из бывших императорских подвалов вина на три миллиона рублей.