Яков Ильичёв - Сиваш

Врангель то и дело подбегал к занавеске, поднимал ее, всматривался, словно не узнавал степную станцию за окном. Грозил ему конец в точности такой, какой постиг Деникина, которому он, Врангель, этой весной поддал коленкой. Он, Врангель, опрокинул красный фронт, вырвался к Днепру, раздвинул белые просторы, взял хлеб и лошадей, дотянулся к донецкому углю. Если бы не задохлась Польша, если бы не беспредельный эгоизм Франции, Англии, Америки (воюют лишь чужою, купленною кровью), то сегодня не сидел бы в этой дыре, а въезжал бы в московский Кремль. Звонили бы колокола, возвещая конец безумию и буйству масс, поверивших в нелепый сон, в какой-то новый мир без частной собственности.

История не скажет, что он плохо воевал. Красные полки от его ударов рассыпа́лись в прах. Его кавалерия и пехота вмиг занимали уезды и губернии, танки ломали самую крепкую оборону, аэропланы летели в красные тылы на сотни верст. А корабли и сейчас владеют морями.

Было мало людей. Армия не обрастала, как снежный ком. Мало, очень мало было времени, крестьянство не поняло, не успело. Гроза собралась еще в сентябре, когда на фронте дела были превосходны и он заглядывал в Донбасс. Советы двинули на него все силы. Появился Фрунзе. Что было делать? Единственное — уничтожить Красную Армию по частям, сорвать ее наступление крупного масштаба. Нанес стремительный удар на север, путь открыт, но он не соблазнился, легко было увязнуть. Ударил на восток. Правда, это глава французской миссии генерал Пелле долбил: «Донбасс, Донбасс!» Затем страшнейший, лучшими силами, удар на запад, на Каховку. Слащев был против, во всеуслышание предсказывал провал, а затем настаивал на отходе в Крым. Пришлось объявить, что у него расстроены нервы, присвоить ему звание «Слащев-Крымский» и услать из армии в Ливадию лечиться. Слащев оказался прав. Удар лучшими силами, колоссальное напряжение не дали успеха. Красные устояли даже перед танками. Ему, Врангелю, всегда сопутствовала удача, но под Каховкой сломили. Развернулся этот хромой Фрунзе… Кажется, Чингисхан тоже был хромой. Самым страшным был выход Буденного из Каховки. Ужасающие удары красных с трех сторон сокрушили фронт, отрезали армии от перешейков. Он, Врангель, и раньше видел эту угрозу, но не думал, что это случится так скоро.

Сейчас полки пробиваются на полуостров. Жертвы колоссальны. По-видимому, потеряна половина всех войск, оставлены все до одного паровозы и вагоны, все танки. Утрачено все: хлеб, уголь и остатки веры в будущее. Да, в общем, его песня спета!

Но история отметит… К тому же он еще не сдается. Крым не отдаст. Защищать перешейки, бить на них красных — вполне возможно. Из Ливадии вызван Слащев — уже приехал. Зимой Слащев стоял на перешейках, пусть и сейчас…

Пусть гром, пусть кровь. Он, Врангель, не потерял присутствия духа, спасает ядро своей армии. История не забудет… Губы дрогнули, раздвинулись. Но вот услышал за дверью шаги, остановился у стола боком к выходу, принял сурово-энергичный вид.

В белой мохнатой бурке, в серой высокой папахе, мелко семеня, вошел генерал Слащев: отдохнул, посвежел, кажется — другой человек. Повернулся в одну, другую сторону, поднял голову к потолку, с иронической улыбкой отрывисто произнес:

— Здравствуйте! Думал, вы в Севастополе. Приезжаю — пусто, одни бумаги в штабе. Вы, оказывается, ближе к пеклу…

Едва поздоровались, Врангель повлек его к карте.

— Буденный — здесь!

Палец ткнулся на карте в железнодорожную степную станцию у Чонгарских мостов. Деловито и с обычной своей лихостью Слащев сорвал с себя папаху.

— Сколько?

Снял папаху и Врангель.

— Шесть-семь тысяч.

С едкой иронией, скрипнув зубами, Слащев спросил:

— Откуда он — с неба или из Каховки?

— Шутки неуместны! — Врангель отвернулся, сверкнули глаза.

Слащев величественно бросил:

— Прошу сообщить обстановку…

Врангель показал на карте, где может находиться Кутепов, где донцы. Кутепов по радио не отзывается. Известно, что его части отходили к Салькову. Ново-Алексеевка занята красной конницей. С севера и с востока пока не нажимают. Драценко на Перекопе. Настроение тяжелое. Красные заняли Чаплинку, северное побережье Сиваша.

Слащев принялся расхаживать по салон-вагону так же, как только что ходил Врангель, шаги лишь помельче. Заговорил категорически и резко, будто он, Слащев, сейчас командующий. Прошлой зимой удержал Крым. Собственно, ему, Слащеву, принадлежит Крым. Когда нужно спасти, тогда Слащев. Вот и стой, Врангель, слушай, что Слащев говорит, отвечай на вопросы. Вот тебе план-обороны. Что можешь возразить, кишка в черкеске?

Слащев остановился, усмехаясь. Врангель бросился прочь от карты, сшиб стул.

— Вы правы! Да, согласен! Это будет красивая операция. Прикажу собрать все донесения и приказы — для истории. Сейчас же переговорю с Павлушей.

Ногой откатив дверь, Врангель повелительно крикнул: «Пригласить!» — и, едва сдерживая волнение, вновь бросился по ковровой дорожке. Золотая шашка билась у широкой полы черкески.

Вошел спокойный, распорядительный Шатилов, сказал, что здесь репортер из «Таврического голоса».

— Позвать! — загорелся Врангель.

Шатилов повернул голову к приоткрытой двери:

— Позвать!

Репортер, немолодой человек, сперва неестественно, с какой-то торжественностью взял под козырек, затем поклонился. Слащев саркастически засмеялся, но репортер сделал вид, что не слышит. Врангель вежливо и мягко усадил его.

— Пишите…

Расхаживая, как учитель на уроке, принялся диктовать:

— После заключения мира с Польшей большевики бросили на меня все свои силы. Как вы знаете… уже три месяца у них лозунг: «Все на Врангеля!..»

Врангель горделиво и как-то радостно улыбнулся: столько доставил хлопот большой стране. Советам пришлось поднять всю республику, чтобы остановить его.

— Да, «Все на Врангеля!» — улыбнулся Врангель, — Мне сообщен интересный документ: интервью Ленина бельгийцу…

Слащев пристально разглядывал лицо Врангеля, его по-гусиному длинную шею, срезанный, плоский затылок, — казалось, лицо приделано прямо к шее. Глаза у подлеца умные, а затылок какой-то глупый. Слащев стиснул зубы. Он, Слащев, вновь отстоит Крым, а славу все же подхватит Врангель. Этот человек не знает идей, перед ним только цель, средства — любые. Вот и сейчас легко перемешивает правду с вымыслом…

— Против нас двинулись отборные коммунистические полки, школы курсантов, латышские дивизии и конные части. — Врангель старался говорить медленно. — Сегодняшний наш переход в Крым не был неожиданным. Но я решил оказывать сопротивление, удерживать Северную Таврию возможно дольше, наносить врагу короткие, удары, однако не ввязываться в упорные бои, которые грозили бы поражением моей армии…