Яков Ильичёв - Сиваш

Фрунзе пригляделся к смутным силуэтам в садочке. Ездовые в повозках укрылись попонами, дерюгами. Казалось, в повозках лежит просто груз, но вдруг зашевелится груз, забормочет… Эти люди, совершившие удивительный бросок от Днепра к Сивашу, отважно пойдут и на штурм, думал Фрунзе. «Даешь Крым!» Последние дни только этим жили все полки и дивизии, для этого кормили лошадей, чистили оружие, починяли сапоги, учились резать проволоку, мерзли в степи на холодной земле, старались запастись как можно большим количеством патронов, воевали за каждую пару сапог. Армия, жители окрестных сел, Республика — все теперь стали лицом к Перекопу и Сивашу. Бойцы непременно овладеют Перекопским валом. И овладеют в кратчайший срок, потому что каждый выигранный час — это тысячи спасенных жизней.

Наверху мгла поредела. Командующий смотрел на звезды, замерцавшие в ночном холоде неба. Будто по звездам хотел узнать, удастся ли задуманное дело…

К Фрунзе молча подошел Гусев. По стеклам его очков скользнули серебристые лучи звезд. Закурил и вполголоса сказал:

— Каленая каша заварена, теперь, знай, шевелись, помешивай.

— Все будет хорошо, — так же тихо ответил командующий, — финал абсолютно ясен, что ни говорили бы иные умники…

Ему казалось, что решение идти вброд нельзя приписать целиком себе и даже Военному Совету. Оно принято всеми… Идея перехода витает в воздухе. Командир, боец, даже крестьянин в селе — все думают о переправе. А Ильич еще три недели назад телеграфировал… И звезды с неба народ возьмет. От его воли, от его состояния зависит победа. Нужно только быть чутким, слушать, видеть и не упустить момента.

Так думал и Гусев, но признался:

— И все-таки вот здесь, в груди, скребет…

— Естественно, — с глубоким спокойствием произнес Фрунзе.

Гусев помолчал, вдохнул холодный воздух.

— Верю в счастливый исход, только не нужно излишнего оптимизма. Когда расшибли Врангеля под Каховкой, мы в состоянии восторга писали об этом Ильичу. Помните его ответ? Теперь сложнее. Возможно, Врангель уже знает о наших намерениях.

— Возможно, — откликнулся Фрунзе. В черной тени от хаты, где он стоял, послышался его тихий и неожиданно беспечный смех. — Возможно, разведка уже и доложила. Но представляю картину: не верит генерал, говорит: утка, красные хотят надуть…

И белый штаб знал о свойстве Сиваша — мелеть. Но переправа половины армии для белых сказка. Человек революции для них загадка.

— Клянусь вам, не поверит этому Врангель. Генеральский ум не схватит истины. Глазам своим не поверит, когда на Литовском окажутся наши войска.

Гусев проговорил:

— Да будет так…

Фрунзе задумчиво продолжал:

— Крым возьмем, потому что люди этого хотят. Отсюда и силы, и перспектива… Если действовать в согласии с чаяниями народа, то ни капельки не страшно. Абсолютно! Когда вижу такую огромную силу, я просто не понимаю, как можно не победить. Сиваш — не лужица, но говорят: правда со дна моря выносит… И посему, голубчик Сергей Иванович, айда в хату, людей — на ноги и катим к Днепру, на Берислав.

По стеклам очков Гусева снова скользнула серебристая блестка.

— Отличная ночка.

— Кончается, однако. Теперь уже только в машине вздремнешь.

Где-то на дальних улицах залаяли собаки. Ночь посветлела. По-за хатами простучали копыта. В воздухе потянуло кухонным дымком.

Феся и Антон к вечеру остались в хате одни. Антон вновь собирался в поход. Знала, что он уйдет, ведь не на жительство явился с дивизией. Она с Антоном, может быть, последний раз говорит в этой чистой хате с половичками, с лавками, со столом под клеенкой, с висячей керосиновой лампой, с беленой разрисованной печкой, в хате, в которой познакомились полтора года назад.

За стенами на холодных улицах шумело, гудело, а тут было тихо, жарко. Но Антону нужно было идти.

Феся завернула в чистую, просоленную, слегка влажную тряпку большой кусок сала, в вещевой мешок положила буханку хлеба и связку вяленых бычков.

На столе возвышался и сверкал влагой моченый арбуз. Но Фесе было не до лакомств. Антон же один не хотел садиться за стол. Странным казался вид одинокого, как луна в небе, арбуза на пустынном столе — и пустые лавки у стола…

Нет, не до арбуза было ей. Смотрела, как Антон надевал чистую побелевшую гимнастерку. Спутанные волосы упали на лоб, а сам задумчивый такой…

Антон одевался неторопливо, будто в бане, наслаждаясь этим простым занятием. В глазах Феси расплылась чернота. Стояла перед ним, помогала застегивать гимнастерку. Нет, мешала. Антон крепко взял в горсть ее пальцы… Хотел сказать ей о самом важном. Как ей жить, если он не вернется. Пока не поздно, сказать. Но какие найти слова, чтоб запомнились? И сказал только:

— Феся, смотри, всегда будь человеком…

И обнял так, что у обоих захватило дух.

И Феся хотела сказать. Впервые в жизни увидела столько народу. Все переменилось в родном селе. В гомоне не слышно присказок Соловея, жалких слов Никифора и насмешливого шепота осуждающих Фесю баб. Не осталось и следа от сивашской тоски, когда слышишь только ветер и шарканье скребка о соль. Это Антон привел сюда людей. Он уйдет, все уйдут, а как же она? Будет жить по-старому?

— Погоди прощаться, мой милый, — сказала она. — И я свой тюк собрала, с тобой пойду.

— Что? — удивился Антон. — Ну уж это никак…

— Нельзя жене с мужем идти? Куда ты, Антонечку, туда и я… Это мне для жизни нужно.

— Да пойми, неуместно тебе там. Будет бой, земля пойдет кругом…

— А я не боюсь, Антонечку…

Антон двинулся к стене за шинелью. Феся попятилась, но не сошла с пути.

Антон воскликнул в сердцах:

— Ничегошеньки не понимаешь!

— Все понимаю, — проговорила она, помогла застегнуть ремень и вдруг быстро оделась сама.

В хату шумно ввалились раскрасневшиеся Лиза и Горка.

— До возвращения, товарищ политрук! Врангелю в пузо — штык, и чтобы больше тебе не уходить от нас!

— До побаченья, дядько Антон! Мне пустых патронов привезите. Можно и с порохом!

— Ладно, Егорий, шестнадцатидюймовый снаряд привезу. Попутно захвачу и пушку!

Прикрутили лампу, вышли на темную улицу. У главной дороги Антон сказал:

— Стой! Подходи по одному, давай руку!

Лиза и Горка послушно стали прощаться. А Феся забежала вперед Антона. Он взял у нее из рук сверток, передал Лизе.

— Неси домой. Все — марш обратно в хату! И ты, Феся. Хватит!

Но только сделает шаг Антон, она следом.

Ничего не видно на улице. Только по топоту сапог, по ржанью лошадей можно догадаться, что вблизи идут и едут люди. Антон хрипло повторил: