Яков Ильичёв - Сиваш

— Стой, не шевелись! — Сам командир замер в неподвижности.

Светящийся прозрачный туман наполз сверху на мокрую, обледеневшую колонну. Как уговорились в Строганова, все на свету замерли, будто статуи. Иссиня-белый плывущий свет смазал дно и колонну одной сероватой краской. Даже вблизи на дне Сиваша не увидеть на сером иле серую, измазанную илом же, намокшую в соленой рапе шинель. Виднелись только лица, глаза. Такой картины Матвей ни разу в жизни не видел. Он словно уснул под тихим густым лучом, словно во сне привиделось.

Прожектор погас, но бойцы стояли, ослепленные, пока командир не сказал: «Вперед!» Командир к самым глазам поднес часы со слабо желтевшими стрелками — от начала перехода минуло три часа.

Матвей чувствовал: берег уже близко. На мысе — проволочные заграждения и окопы. Конечно, в них сейчас дремлют белые солдаты с пулеметами. Услышат или при свете прожектора заметят движение — начнут стрелять, не дадут выйти на берег.

«Пулеметы под носом, но я не боюсь за свою жизнь, — подумал Матвей. — Боюсь погубить людей… Ветер повернул, скоро начнет заливать. Всё на кону и эту ночь: либо, перейдя Сиваш, захватят крымский берег и вал, либо проиграют сражение на Перекопе… Чеклаки я обошел. Но если теперь собьюсь и кину людей на пулеметы, то лучше не жить. Буду ненужный человек на земле, погубитель дела и многих душ. Никогда не найду прощения от живых, от самого себя!»

Матвей хорошо помнил, что слева от Перекопского вала до мыса — берег обрывистый, как стена, на него сразу не влезть, а влезешь — там окопы. Весь берег от вала до хутора Чуваш — в проволоке. Стало быть, надо забирать на восход, в сторону от заграждений. Чуть отклонившись на восток, можно выйти на пологий берег, в хорошую балочку, где дно Сиваша незаметно переходит в берег. Не надо будет взбираться на крутизну, а в случае чего можно атаковать прямо с ходу, со дна Сиваша.

До чеклаков Матвей знал одно: вперед. А с середины Сиваша, когда уже нужно было думать о береге, Матвей старался точно уловить момент, когда начать отклоняться на восток. Если сделать это слишком поздно, то наткнешься на крутой мыс, там услышат, осветят и, с высоты, всех уложат на дне Сиваша. Если же немедленно отклониться на восход, то как раз наткнешься на мыс по другую сторону заливчика. Этот мыс тоже обрывистый, три сажени высотой, как стена, и на нем солдаты в окопах, всех перебьют…

Во мгле Матвею мерещилась та самая полого выходящая в залив балочка, хороший берег, на который и хотел вывести колонну. Он хорошо знал эту балочку. Однажды захромала лошадь, на базар в Армянск отправился пешком через Сиваш, дошел до крымского берега, увидел обрывистый мыс. Земля лежала в одну сторону, лежала в другую… Двинулся в обход высокого мыса с левой стороны, знал, что с этой стороны обход короче. Чем дальше шел на юг, тем ниже и ниже опускался берег. Обогнул заливчиком мыс и увидел устье балки. Славная была балочка… Это было днем. Другой раз нашел ее и ночью, когда умирала жена и Матвей ездил за фельдшером.

Весной, когда бежал от белых, устремился опять же через эту балочку. И когда возил колючую проволоку, приметил это место. Почему приметил? Потому, что всюду были укрепления, а здесь их не было. Может быть, теперь построили? Но лучшего места не было.

«Беда, ничего не видно, идешь как без глаз! — думал Матвей. — Если берег окажется по левую руку, значит, как раз и вывел на огонь. Здесь, с фронта, Караджанай, Чуваш, Тимошино — самые сильные укрепления. Если же нащупаешь ногой низкий берег с правой стороны, то — хорошо, можно выходить».

В густой, промозглой мгле Матвей провел колонну еще версту. Вглядывался влево: не дай бог зачернеет высокий берег! Сейчас все решится: жизнь или смерть! Всмотрелся — похолодел. Слева что-то чернело. Берег?

Это черное зыбилось: либо земля за туманом, либо самый туман. Кажется, вывел не на место. Неужто такая судьба? Неужто сбился под конец? «Как же это так, братцы, ну что же это такое? Нет, не может этого быть». Земля под ногами качнулась. Матвей схватил командира за руку, на секунду остановился, командир тихо спросил:

— Что случилось, проводник?

— Берег… Видите?

— Нет, ничего не вижу.

— А вроде — вон, темнеет…

— А не туман это?

— Туман? Вы тут постойте, пойду проверю.

Матвей и помощник командира пошли на черное, на риск. Ходили недолго, берега в той стороне не нашли, то темнел туман. Вернулись к колонне.

— Где же берег? — спросил командир.

Матвей уверенно ответил:

— Стало быть, справа… Я правильно веду. Сейчас будет берег.

Скоро Матвей почувствовал какую-то тяжесть в икрах, и словно не до конца разгибались колени. Это начался подъем, легкий-легкий, его и днем не увидишь. Под ногой вдруг затих хруст, этот звук словно откатился назад, под подошву попало что-то мягкое, наверно кустик солянки. Значит, кончилось сивашское дно.

— Вот вам, товарищи, хороший берег, — тихонько, горлом, проговорил Матвей.

Все зашептали:

— Крым, Крым…

Матвей повел колонну и дальше. Командиру сказал:

— Малость пройти еще по бережку, по загибу, и как раз будет мысок сбоку от окопов. Отсюда сделаем поворот в степь…

Колонна вышла на берег и чуть ли не бегом пустилась в степь. Матвей — с нею. Прошли с полверсты. Вдруг впереди грянул выстрел, взлетела и рассыпалась ракета… Сразу забили пулеметы, засвистели пули, начался бой. Матвей успел сказать командиру:

— Вон там Перекоп, а вот тут Чуваш один, Чуваш другой. Вывел я правильно. А как выведу — не знал. Теперь я ожил…

— Приляг, отец милый! А не то сейчас оживит! — крикнул командир. — Не слышишь разве — пули!

Литовский полуостров, куда Матвей привел большую колонну, обороняла кубанская бригада генерала Фостикова. Эта бригада прибыла из Феодосии всего лишь двенадцать часов назад. Ее позиции считались тихими, неуязвимыми за восемью верстами топкого сивашского дна. Любивший сладко поесть, генерал после обильного ужина крепко заснул этой ночью на хуторе, не хотел просыпаться и выслушивать известие о наступлении красных, сквозь сон бормотал:

— Стыдно, господа, какой-то там разведки на Сиваше испугались.

По следу первых колонн по дну Сиваша двигались новые части. Броды начали портиться. Глубокие озера грязи затягивали и крепко держали людей и лошадей, соленая рапа разъедала кожу. Дул сильный ветер, мороз в эту ночь хватил до пятнадцати градусов, мокрая одежда сразу покрывалась коркой льда.

Вновь подходившие части уже не заботились о тишине — на берегу гремел бой, огни прореза́ли мглу. Передние уже не шли, а бежали к берегу, ругаясь и проклиная барона. Вода хлюпала под ногами, обжигала. Оступаясь, бойцы падали на илистом размокшем грунте. Задние налетали на упавших. Иногда с левого фланга доносился крик: