Яков Ильичёв - Сиваш

По Сивашу навстречу шли всё новые и новые войска. Проехали повозки с бочками воды, брички с поклажей — обратно повезут раненых. Недалеко сбоку виднелись дышла от повозок, утонувших в чеклаке. Наверно, ночью шел обоз, эти повозки сбились, лошадей успели выпрячь, а повозки ушли в грязь. Над одним чеклаком словно раскинута палатка. Это верх утонувшего санитарного фургона.

Догнали и взяли в бричку строгановского мужика Афонина. Человек брел из Крыма с кнутом в руке, с котомкой за плечами. С ним случилось то же, что с Матвеем прошлой зимой: отступая, белые забрали с подводой. Теперь убежал от них, но без лошадей.

— Ладно, не горюй, — сказал ему Матвей. — Мы еще возьмем… Мы еще заживем… Думаю, получишь коня из трофеев, когда вот это все закончится.

— Погоди, Матвей, еще рано «гоп» говорить, — ответил Афонин.

— Это-то верно… но все же! Я знаю!

Красноармеец оглядел Матвея и сказал:

— Бери, отец, одного из этих коней, командир велел отдать тебе в благодарность.

— Понял, понял. Только не в этом мне благодарность. Возьмите Крым, и ничего мне пока не надо. У меня пара коней на базу. А этого отдайте Афонину, он теперь безлошадный.

Красноармеец еще раз с любопытством глянул на Матвея, понимающе блеснули глаза.

— Хорошо, отец. Если такое твое желание, то так и сделается.

Пока ехали по Сивашу, Матвей не один раз оборачивался, смотрел на крымский берег, прислушивался к громыханию орудий! «Дай-то бог. Если сегодня удержатся на берегу, потом захватят Армянск в тылу Перекопского вала, то, считай, сражение выиграно…»

В свою хату Матвей вошел истомленный. К нему кинулась Лиза:

— Татоньку, родной! Целый, не поранили?

— Целый, живой. Я вечный, — ответил Матвей. — Дайте что-нибудь поесть. Сейчас опять пойду, работы много. — Снял новые башмаки, распоясался, положил руки на колени. — Где Феся?

— Она в лазарете, таточку, — ответила Лиза. — Позвали переносить раненых. Из малой хаты переносят в большую, а умерших кладут во дворе.

— Где Горка?

— С хлопчиками, копают братскую могилу. Это, таточку, от церкви наверх, с краю села. Умерших туда везут в бричках. А что на той стороне, таточку?

— Там, я считаю, дело идет к победе, — гордо ответил Матвей. — Вчера, позавчера проезжал Владимировку, Перво-Константиновку, был в Чаплинке, в Григорьевке — весь наш берег видел. Войск — туча… Очень много перешло наших на тот берег, штурмуют с тылу. Теперь, говорят, штурмуют и с этой стороны. Взялись крепко. Думаю, возьмут.

— Антона не видели, татоньку? Феся будет спрашивать.

— Антона видел только на этой стороне, когда выступали. На той стороне он вроде мелькнул у меня перед глазами ночью, когда пошли резать проволоку. А больше не видел. Уж и не знаю, живой ли, многие там под проволокой полегли. А ведь Антон, думается мне, такой, что без дела в ямке не улежит. И даже так представляется мне: он и мертвый пойдет вперед, только сигнал подай. Не смотри, что он такой невидный. Характер в нем есть — как в кремешке огонь.

Матвей успел вымыть руки, поел творогу с молоком, полотенцем вытер губы, как вдруг широко распахнулась дверь и вошел красноармеец.

— Товарищ Обидный? Сейчас же собирайтесь и в штаб.

— Только что с позиции, — ответил Матвей. — Но, конечно, приду.

Уже наступил ясный, светлый полдень. Ветер крепко тянул с востока. Положив хлеба в карман, Матвей повел новую колонну. А восточный ветер, как известно, это скорое наводнение, к ночи начнет заливать броды. Пока что еще не страшно… Идти днем при солнце было хорошо, хотя грязь местами была по колено. Конница обгоняла с усмешкой:

— Не пылить, пехота!

Матвей взял правее ночного перехода, теперь уже не нужно было заходить в тыл по балочке, по заливчику, можно было идти прямо на берег. Три белых аэроплана просвистели над самой головой — напугали лошадей. Летчики не стреляли, не бросали бомб. Но скоро настигла белая артиллерия из Юшуни. На сивашском дне стали рваться снаряды, вздымая вверх черные столбы грязи…

Из ночного боя Антон вышел живым и утром взял на себя командование штурмовой колонной. В ней остались на ногах всего семьдесят два человека, командиры были перебиты.

Перебравшиеся через Сиваш войска за ночь сбили с Литовского полуострова кубанскую бригаду генерала Фостикова. Штурмовая колонна и другие части вышли на Перекопский перешеек позади вала. Но сейчас, в полдень, остатки штурмовой колонны и приданные ей два взвода лежали в окопчиках снова возле хутора Старый Чуваш: в девять часов начались контратаки врангелевцев, следовавшие одна за другой. От Армянска бросились дроздовцы, стали теснить. Дроздовцев опрокинули, один их батальон — триста солдат и офицеров с двенадцатью пулеметами — не выдержал ответного удара и сдался в плен. Однако вступивший в бой Второй армейский корпус генерала Витковского вынудил штурмовую колонну отойти обратно на Литовский полуостров.

Сейчас бойцы цепью лежали с винтовками наготове на волнистом, еле приметном подъеме. Антон лежал в середине цепи. Глядя налево и направо, видел ближайших к нему бойцов. Измазанные грязью лица осунулись, глаза глубоко запали, губы почернели. У самого Антона было сухо во рту и губы еле двигались.

Солнце освещало иней на былинках. Слева виднелась уходящая к хутору белесая степная дорога. Небо было как стеклянное. Изо рта валил пар. Впереди мутный горизонт дышал стужей. Туда и глядел Антон чаще всего.

В этот долго тянувшийся день от горизонта то и дело накатывались серые клубочки — дроздовцы, идущие в атаку. Словно перекати-поле, они неслись на цепь возле хутора. Измотанные тяжелым ночным боем и беспрерывными атаками, страдающие от жажды, красноармейцы встречали серые клубочки остановившимися в ярости глазами и целились тщательно, с расчетливой и напряженной неторопливостью.

После атак бойцы хрипло кричали Антону:

— Патроны! Патроны давай!

Антон кричал в ответ:

— В штыки пойдем! Приготовь штыки. Отсюда только вперед!

После того как отбили третью атаку, Антон, еще возбужденный, пошел от бойца к бойцу.

— Углубляй окопы!

По самому верху пологого подъема поднялась цепочка желтых дымков пыли — копали. Антон ходил по окопам, видел воспаленные глаза бойцов. Чувствовалось, все понимали обстановку и решили стоять до конца. Антон послал несколько человек на хутор добыть ведро воды, потом подсел к бойцам — сгрудились в большой воронке, пока тихо, из одного кисета курить, заглушить голод.

Как понял Антон из разговора с командиром полка, приезжавшим на позицию, от Армянска подтягивались к месту боя новые белые войска — сплошь офицеры, — несколько тысяч штыков и бронемашины. Ожидается отчаянная контратака. Антон готовил себя, хотел, чтобы и бойцы душевно подготовились к решительному, может быть последнему бою.