Владимир Исаков - Дом на берегу

Впрочем, надо посмотреть: может быть, найдется что-нибудь более интересное. Дальше живет Ефросинья Васильевна Шохина. У нее приехал сын из Клайпеды, гостит в отпуске. Он ходит удить на соседние озера, Верхиты, и снабжает всю деревню рыбой. С ним, пожалуй, и надо подружиться моим попутчикам — он мастер не только ловить рыбу, но и ходить по грибы, ягоды.

А вот дом, в который мы сейчас и зайдем. Тут живет моя хорошая знакомая Нина Андреевна Полякова. Дом — самый большой в этой деревне. Шесть окон на дорогу, темная крыша под дранкой. Когда-то в этом доме жило четыре семьи. Теперь одна половина заколочена, в другой обитает сама хозяйка.

С чувством почтения я вхожу в эти бревенчатые сени под высоченными стропилами, в избу с огромной русской печью, маленькими окошками и широкими лавками вдоль стен. Все в доме тяжелое, богатырское, сделанное на века. Только неизвестно, где теперь строившие дом богатыри: лежат ли на погосте, живут ли в городе, погибли ли на войне?

Младшее поколение тоже выросло и разлетелось кто куда — в Таллин, в Мурманск, на Каспий.

Я поздоровался с хозяйкой и сказал, что привел к ней гостей.

— Туристы, что ли? — взглянув в окошко, переспросила она. — Ну и ладно. У меня за лето тыщи этих туристов переночуют. Ужасти, сколько народу ходит сюда в деревню.

Мужчина и женщина сняли свои рюкзаки, занесли в избу. Мы все вышли посидеть на крылечке.

— У нас раньше большая деревня была, — привычно начала рассказывать Нина Андреевна. — До полсотни домов. Вон там, за Волгой, почта стояла. Мы всю войну ходили туда письма спрашивать. В сорок втором, в январе, пришагали сюда немцы. Восьмого числа пришли, прожили неделю, а беды наделали… Пожгли, пограбили. Я тогда в больнице в Молвотицах лежала. Ужасти! Привозят — кто ранен, кто бензином сожжен.

— А вы почему в больнице оказались?

— Я, желанные, под бомбежку попала. Молотили, везла овес на гумно. Бабы кричат: «Самолеты!» Очнулась — лошадь моя разорвана, у меня все болит. Потрогала — ну, думаю, хоть ноги целы. Ноги у нас все, главнее всякой машины, — с неожиданным юмором закончила она, — Кругом лес да болото. Для нас полсотни верст как прогулка. Бывало, задумаешь то в Демянск, то в Осташков, то в Пено. Мне никогда не было страшно хоть куда поехать, хоть куда пойти.

— Да, вы, наверное, много походили, — с уважением сказал мужчина.

— Много…

— И где вам больше нравится?

— Везде хорошо. Вон у меня в Калинине полная деревня родни. Хороший город. И родные живут хорошо. Все есть, полные квартиры добра, у одних даже машина «Запорожица». Только мне там скучно. Кто где привык…

— Разве здесь весело?

— Как же. Конечно, весело. Тыщи туристов за лето, и все ко мне: «Здравствуйте, Нина Андреевна…»

— Почему же к вам?

— А я тут вроде смотрителя. У меня и ключ от избушки на истоке. Пойдете в избушку-то?

Нина Андреевна принесла нам ключи и пошла доить корову, а мы отправились смотреть на родник Волги.

С суши по болоту были проложены деревянные мостки с перильцами. Кругом стояла густая осока, среди которой, чуть заметно шевеля траву, тихо начиналось течение. Мы подошли к избушке, потоптались вокруг нее, позаглядывали в окна и, отперев замок, с волнением вошли внутрь. В избушке было прохладно и таинственно. Посреди темнела вода. Мы встали на колени и принялись всматриваться в загадочную черную ямку ключа. Если внимательно глядеть, там можно было различить спокойные, редкие толчки родника. По традиции, на протяжении уже многих веков это место и считается началом великой русской реки.

За избушкой начинался лес — ольха, ельник, непролазная чаща. Мы постояли и пошли по течению ручья: мимо первого моста из жердей, мимо небольшого колодца, сделанного в волжском русле, мимо церкви, дальше, дальше — туда, где Волга исчезала за деревней. Как ни привычно, а все-таки странно, что вот это — Волга. Мы рвали ромашки по ее берегам и время от времени забавлялись тем, что перешагивали с берега на берег.

В деревню мы вернулись по знакомой дороге. Нина Андреевна ждала нас в избе у окна.

— Хорошо-то как у вас! Благодать. Тихо… — счастливо сказала женщина, когда мы сели по лавкам ужинать. — Вон и исток из окошка видать…

Нина Андреевна вынула из печи горячий черный хлеб, налила молока, поставила перед нами старинные стеклянные бокалы с затейливой надписью.

— Хорошо, — ласково сказала она. — Скоро асфальтовую дорогу сюда построят. В церкви музей собираются открыть. Наши все довольны. Только мне как-то непривычно. Раньше у нас тут тише было.

Наутро я отправился дальше, по своим делам. Мои попутчики остались у Нины Андреевны. Впереди у них был целый месяц — в тишине, в лесу, в большом старом доме, под окнами которого бьет первый волжский родник…

— Кто сказал — матросам пива не давать? Налить им по кружке…

Капитан Налимов сидел в тесной, раскаленной рубке и крутил старый, потный от ладоней штурвал. Обе двери рубки были распахнуты настежь. У ног капитана стояло ведро с квасом, из которого он время от времени черпал большим ковшиком.

Баржа «Встреча» медленно, словно не сходя с места, шла по сонному озеру. Маленький, загорелый, жилистый капитан Налимов составлял весь экипаж своего замечательного судна. Вместо щегольского костюма с нашивками он носил серую рубаху и замасленные хлопчатобумажные штаны. Сам капитан исполнял на судне обязанности машиниста, рулевого, вахтенного и все другие, какие случалось. Этим и объяснялось, по-видимому, туманное обещание насчет пива матросам.

— Давай, давай, — подгоняя машину, бормотал он. — Меня на всем озере, как бога, ждут…

Это было сущей правдой. В трюмах «Встречи» стояли лотки с хлебом, мешки с сахаром, банки с консервами. В кубрике жила молоденькая продавщица Валя Касаткина. Загрузившись продуктами, «Встреча» на несколько дней уходила в озеро и по вдохновению капитана приставала в самых людных местах.

— Счас приедем, — глядя вперед, бормотал Налимов. — Пристанем к берегу, заварим ушицы.

Он отпустил штурвал, за который держался с самым решительным видом, и, оставив корабль на произвол судьбы, пошел вниз к машине. Можно было подумать, что баржа потеряет управление, начнет рыскать или крутиться на одном месте, но она, как хорошая лошадь, знала свою дорогу. Капитан долго ворчал, гремел гаечными ключами, а судно без рулевого потихоньку все шло и шло вперед. Я сел на капитанское место, взял в руки штурвал, почувствовал мощное тело баржи. Она сопротивлялась, вела себя с достоинством, но хорошо слушалась руля.

Наконец капитан вернулся, выпил ковшик квасу, сел на пороге рубки.

— Держи вон на тот лесок, — показал он. — Надо заехать проведать Оську.