Владимир Исаков - Дом на берегу

— Поедемте в Сибирское лесничество, — предложил Николай Петрович. — Там у нас есть один человек. Он всю подноготную этих лесов знает.

Сибирское лесничество лежало вдоль Пырошни и Тудовки, по холмам и болотам Оковского леса. В вышине над дорогой качался могучий вековой бор. На многие километры вокруг была таежная глушь. Тут и в самом деле пахло Сибирью. Я спросил Николая Петровича, откуда взялось такое название.

— В этом лесу есть деревня Сибирь. Почему так зовут, я даже не знаю. Вот спросим у Агафонова.

Все в этих местах было сурово и загадочно. Качался лес. Шумели сосны и ели. Наконец мы приехали в деревню Малый Бор, где была контора лесничества.

Начальник Сибирского лесопункта Николай Иванович Агафонов оказался невысоким веселым человеком, который действительно знал все на свете. Мы сели у старой плотины на берегу Пырошни и, бросая камешки в воду, стали глядеть на реку.

— Сибирь-то? — переспросил Агафонов. — Есть такая деревня. Стоит с тех времен, когда тут гоняли на каторгу. Арестантов на три дня останавливали, расковывали, мыли в бане и вели дальше. С тех пор и осталось: Сибирь и Сибирь…

Мне показалось странно и не по пути, идя откуда бы то ни было, забираться в такую глушь. Я сказал об этом рассказчику. Но Агафонов пожал плечами и возразил:

— Люди говорят. Значит, что-то такое было…

Нет, ничего не забывается в народе. Тут помнили еще и не про такие дела.

— В здешнем лесу есть одно урочище, Ботвининский Мох. Болото и болото. На болоте стоит сосновый остров. Место называется Городок. Говорят, где этот мох, раньше было озеро и туда приезжали на стругах торговать. Так старики рассказывают.

Агафонов остановился, словно предоставляя нам верить или не верить этим рассказам. Но сам он имел вполне определенное мнение:

— Там и сейчас три небольших озерка — Ботвининское, Воронинское и Пустошинское. В Ботвининском озерке раз пробовали мерить глубину — связали две жерди и дна не достали. Лесник, Вася Арсеньев запускал в эти озерки рыбу. А так посмотришь — болото и болото. Как туда проходили на лодках? — Рассказчик подумал. — Как проходили? Вот по этой реке, по Пырошне. Прежде тут, видать, много воды было. На моих глазах сколько убыло… По разговорам, между Оковцами и Бредками был всего один переход. Вот здесь, на плотине, прибивали линейку — намеривали глубину по два с половиной метра. В иных местах доходило и до пяти метров. А теперь надевай сапоги да переходи.

Тихо шумело на перекате. По дну ходили мальки. Мы смотрели и смотрели вслед убегающей воде.

— Серьезная была река. Одних мельниц сколько крутила. В Антонихе, в Гремучем, в Оковцах… Ну а потом по ней лес пошел. Плоты. Я сам гонял. Свяжешь по шесть плотов один за одним, сделаешь руль из жердей и пошел. Это называется гонка. Течение быстрое. Воды много. Как погонит, понесет. Бывало, душа в пятки уходит. Всю гонку зальет. Бежишь сперва в один конец, потом обратно. Много лесу по этой реке вытаскали. Да и по другим рекам — по Коше, Тудовке, Песочне, Селижаровке…

Агафонов улыбнулся и посмотрел на сосны за Пырошней.

— Лес все хранит, все помнит. Кто как жил и чего делал. Вон тут в лесу кордоны — Антониха, За́беги, Дупло. Это охотничьи сторожки. Барин Шудбель туда на охоту ездил. Вон там хутор Лизочка — стоят две березы да куст сирени. Тут жила учительница, Лиза Захарова. Вот здесь Гремучий хутор — был такой музыкант, сильно играл на скрипке. Там сейчас кордон, живет наш лесник, Скоробогатов…

Все видела, помнила, знала древняя безмолвная глушь, и от этого взгляда природы нельзя было скрыться. Мы посидели на берегу и пошли в лес. В дремучем сумраке было тихо и таинственно. Там чудились чьи-то голоса, лица, тени. И мы сами, прошедшие тут случайно, оставили мимолетный след в этом тысячелетнем лесу.

Холмы, холмы, холмы… То спустишься в низинку, перейдешь мост через ручей, то снова бредешь по лесной дороге в гору. Вверх и вниз. Вверх и вниз.

За одним из холмов я догнал двух попутчиков — мужчину и женщину. Они шли, сгибаясь под тяжестью рюкзаков, и с непривычки, видимо, уже устали.

— Мы выйдем по этой дороге к истоку? — оглянувшись, спросил мужчина.

— Выйдете.

— А далеко еще?

— Километра два…

Попутчики показались мне симпатичными. Я сбавил шаг. Мы пошли вместе.

— Там что, родник? — поинтересовалась женщина. — Не представляю, как начинаются реки. Ну, какой там ширины Волга?

— С полметра.

— Ну а в самом начале что? Ключ? Какое-нибудь отверстие в земле?

— Болотце. Такая низинка у леса. Есть и ключ, только его плохо видно…

— Как же его найти?

— Очень просто. Как раз над ключом стоит деревянная избушка.

— Подождите, не рассказывайте. Исток — это непременно должно быть что-то таинственное. Непроходимый лес, медвежьи берлоги, шум воды. Мы уже давно идем и вслушиваемся: что там, впереди?

Мы умолкли и долго шли, действительно прислушиваясь к шуму леса.

— Там, на истоке, кажется, есть деревня? — снова заговорил мужчина. — Как она называется?

— Волгино Верховье.

— А можно там устроиться пожить?

— Переночевать можно.

— Нет, мы хотим подольше, на весь отпуск. Пожить в деревенском доме, в лесу, никуда не спеша.

За очередным холмом показалась красная кирпичная колокольня, темные крыши. В конце пыльного извива дороги выросла далекая маленькая деревенька.

Через некоторое время мы вошли на единственную коротенькую улочку Волгина Верховья. В конце ее виднелось болото с избушкой. На холме стояли две церкви — каменная и деревянная. За огородами, по низинке, медленным ручейком текла Волга.

— Значит, к кому тут обратиться? — спросил мужчина.

— Сейчас что-нибудь придумаем…

Мы пошли по деревне прямо к истоку, и, глядя на знакомые избы, я стал соображать, к кому же определить своих попутчиков.

Первый дом справа, с березовой поленницей вдоль огорода и телегой под окнами, выглядит в этой деревне поновее других. Тут живет бригадир Анатолий Григорьевич Марсов. Можно бы зайти к нему, но у него большая семья — мать, жена, трое ребятишек. Хватает, наверное, своих забот, без дачников.

Вот другой дом, тоже с большой семьей. Здесь живут Алексей Иванович и Анна Григорьевна Седловы. У них тоже трое детей. Хозяин — инвалид, плохо ходит. В этом доме примут и будут рады, но надо иметь совесть, таких людей как-то неловко беспокоить.

По этой же стороне улицы, в некогда тоже шумных, а теперь опустевших домах, одна за другой поодиночке живут три старухи. Авдотья Ивановна Полякова. Потом ее сестра, Аксинья Ивановна Дроздова. И чуть подальше, за Седловыми, совсем древняя старушка — Евдокия Васильевна Курова. К ним можно попроситься. Такие старушки, кажется, как раз то, о чем и мечтают все туристы.