Владимир Исаков - Дом на берегу

«Ну а вас, — говорят, — раз не хотите работать здесь, отправим в колонии, в Африку. У вас Сибирь, а у нас Африка. Это хуже Сибири. От холода можно спастись работой, а от жары ничем не спасешься».

Долго нас пугали. Мы все стоим на своем. Ладно. Повезли нас на юг Франции, в город Марсель. Посадили на пароход, повезли в Африку. Приехали в порт Алжир. Из Алжира на поезде, в маленьких вагончиках, поехали дальше — все по каким-то горам, по туннелям. Приехали в Медиа. Жара. Повели нас в глубь Сахары, в местечко Ла-Гуат. Тут и узнали мы, что это за Африка…

Василий Григорьевич вдруг остановился, прислушался:

— Слышишь?

Где-то за прозрачным березником одиноко хлопнул выстрел. В сумерках над кромкой поля редко потянули вальдшнепы. Рядом, в стороне Тараскова, тоже раздались выстрелы. Это приехали наши охотники.

— Надо идти, — сказал Василий Григорьевич.

Мы поднялись, настороженно послушали еще, посмотрели по краям неба. Тетеревов на березах нигде не было видно. Пахло дымом соломы. Из низины поднимался туман. В поле быстро темнело, и было жаль, что с темнотой должен окончиться и этот вечер.

— Вот. Ночью сюда и придете, — заключил Василий Григорьевич. — Раньше здесь бывали тока. Женя эти места знает…

— Ну а что было дальше? — надеясь вернуть старика к прежнему разговору, осторожно спросил я.

— В другой раз, — махнул он. — Завтра…

Так получилось, что ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю мне не довелось услышать конец этой истории. Мы ушли на охоту. Потом навалились дела.

Приехав домой, я нашел кое-что об этих событиях в Исторической энциклопедии.

«Русский экспедиционный корпус во Франции и на Балканах в 1916—1917 годах, — сказано там, — условное наименование четырех особых пехотных бригад (около 44,5 тысячи человек), участвовавших в боях на Западном и Салоникском фронтах во время 1-й мировой войны 1914—1918 годов. В конце 1915 года приехавший в Россию представитель военной комиссии французского сената Г. Думерг предложил царскому правительству направить во Францию 400 тысяч русских солдат в обмен на недостающие русской армии винтовки и снаряды. Русское командование отрицательно отнеслось к этому предложению, но во имя сохранения «добрых» союзнических отношений начальник штаба ставки генерал М. В. Алексеев предложил направить две особые бригады на Западный фронт. В апреле 1916 года 1-я русская бригада высадилась в Марселе, а 2-я — в июне в Бресте. В мае 1916 года французские министры Р. Вивиани и А. Тома добились согласия русского правительства на отправку еще пяти бригад, перевозку, вооружение и содержание которых французское правительство брало на себя. 3-я и 4-я бригады прибыли в Брест в августе — октябре 1916 года… Осенью 1916 года 2-я и 4-я бригады были отправлены на Салоникский фронт и участвовали в боях на Монастырском направлении. На Западном фронте 1-я и 3-я бригады участвовали в конце 1916 года в боях местного значения и в апреле 1917 года — в наступлении в Шампани (в районе д. Курен и форта Бримон). После Февральской революции 1917 года в России среди русских солдат во Франции ширятся революционные настроения и усиливаются требования возвращения на родину. В июле 1917 года расквартированные в лагере Ла-Куртин солдаты избрали Совет солдатских депутатов лагеря. Подавляющее большинство солдат отказалось воевать за чуждые им интересы. В ответ на отказ сложить оружие 16 сентября по лагерю был открыт артиллерийский огонь. Немногие оставшиеся верными Временному правительству подразделения совместно с французскими войсками жестоко подавили восстание. Несколько сот человек было выслано во французские колонии…»

Как сложилась африканская жизнь деда Шалаева из Тараскова, я долго не знал. С Евгением Васильевичем, заместителем председателя колхоза, мы встречались, разговаривали о делах, но поговорить по душам, как обычно, не хватало времени.

В другой раз я заехал к Василию Григорьевичу только через три года. Мне казалось, что старик, наверное, давно забыл ту охоту, но память у него была лучше, чем у молодых.

— Фамилии стал забывать, — пожаловался он. — Вот ребят с последней войны уже мало помню. Ну а с той германской помню всех. Под фортом Бримон Ваньку Полякова убило, я письмо его матери писал. Надо же, до сих пор даже адрес перед глазами стоит: Сенная площадь, железно-скобяной склад, Евдокии Поляковой…

Мы сели на лавочку возле дома, поговорили про урожай, про плохую погоду. Понемногу разговор снова перешел на старую тему.

— Ну, приехали мы в Ла-Гуат, — продолжал Василий Григорьевич. — Кругом ничего живого. Пустыня. Посажено несколько пальм. Выстроена казарма. А жизнь такая. День покормят, другой покормят, на третий погодят. А то еду насолят и возьмут закроют воду. Так примерно с полгода мы и мучились. Все высохли, на ребрах одна кожа. Некоторые стали помирать. «Ну что, ребята? Так все перемрем. Давайте соглашаться работать».

Повезли нас обратно, немного из самого пекла. Смотрим: равнина, как море. Везде виноград. Виноград, ячмень и пшеница. Привозят на одну ферму, к мусью Норе. Поселили в три барака, по тринадцать душ. Одного поставили поваром. Всего сорок человек. Стали работать.

Там растят больше всего виноград. От него им самый главный доход. Пшеницу тоже сеют, но немного — только чтоб сдавать государству. Пашут не на лошадях, а на быках. Земля тяжелая — запрягаешь по четыре быка в один плуг. Здесь кормили уже досыта, но все как-то невкусно. Жара, аппетита нет. Поел бы немного, но чего-нибудь вкусненького. А там все какая-то манза.

Работали, работали, раз запросили мы выходной. Приезжает с соседней фермы офицер. В одной руке револьвер, в другой нагайка. Мы жили там на положении рабов — изобьют, убьют, никто за это не отвечает. Арестовал он нашего старшего и переводчика, уехал. Снова работаем, кладем в ометы солому. Видим, идет военный отряд. Подошли к нам, окружили. Подъезжают три пузана — комендант города Тильзит и его помощники. Выстроили нас в две шеренги. Комендант взял плетку, пошел. Как даст по лицу — так рубец. Стой, молчи. За ним помощник. Тот бил боксом. В общем, отдохнули мы так, давай снова работать.

Работали мы у мусью Норе весь восемнадцатый год, больше половины девятнадцатого. Выучились уже по-французски говорить, всего насмотрелись, а привыкнуть не можем. Жара. Летом единственное спасение — на каждой ферме есть цементные чаны. Для вина. Пока они пустые, там и спасаешься. От жары много малярией болело. Бывало, везде хина — ешь сколько хочешь. Горче этой хины ничего нету. Завернешь ее в бумажку, проглотишь, потом плюешься. Вот уж правда — Африка…

Дожили мы так до осени девятнадцатого года. Как-то раз среди бела дня вдруг кричат: «Кончай работу! В Тильзит!»