Варлен Стронгин - Вечный всадник

— Атти! — вытирая глаза, сказал Ютти, показывая на пустой зал.

— Он ищет Атти, свою любимую, — объяснил Аккурат Аккуратович.

— Где Атти? Почему нет Атти? — продолжал режиссер. — Посадите в зал девочек из пролога! Пусть герой успокоится! Вы видите огни будущих зданий! Бог с вами — вы видите огонь в глазах любимой и вздымаете вверх правую руку со сжатым кулаком, как будто забили гол, выступая за сборную команду по футболу в решающем матче с бразильцами!

— С бразильцами! Мы еще у финнов выиграть не можем! — неожиданно вмешался в репетицию Аккурат Аккуратович.

— Пусть с финнами! Вы забили гол финнам! Го-о-ол! Торжествуйте! Ликуйте! Но вы рыдаете? Что с вами? Неужели вы не можете представить себе, что выиграли у финнов?! — недоуменно произнес режиссер и прервал репетицию.

На приемку новой работы приехала Эльвира Кохановская. Аттракцион ей понравился, но с некоторыми оговорками. Она предложила вместо козлиной шкуры надеть на Ютти баранью, а вместо стилизованной обуви — берестяные лапти. По ее мнению, в таком виде Ютти будет больше похож не на абстрактного первобытного человека, а на прямого предка славного Ильи Муромца. Она еще хотела упрекнуть режиссера в недостаточном знании первобытной жизни, имея в виду элементы цыганской удали в поведении Ютти, но, возбужденная необычным зрелищем и под воздействием курортной обстановки, милого обеда на открытой веранде ресторана и в ожидании не менее милого ужина, она не стала придираться к мелочам и разрешила показ аттракциона с учетом ее замечаний.

В день премьеры у входа в цирк собралась громадная толпа жаждущих увидеть столь необычное зрелище, но на рекламном щите висело объявление о том, что на первую декаду месяца все билеты проданы.

Терентий Михайлович завтра уезжал, и ему очень хотелось показать сыну циркового снежного человека. К ним в поселок редко приезжали хорошие артисты, а чаще всего второсортные ансамбли лилипутов или бригады, составленные из утративших форму артистов-пенсионеров, подрабатывающих в разрешенные им для этого два месяца в году. А тут бередил душу и вызывал законный интерес новый, доселе невиданный аттракцион с участием хотя и актера, но все-таки в образе еще никем толком не виданного снежного человека.

Терентий Михайлович уже потерял надежду достать билеты, но ему неожиданно повезло, видимо в противовес за все прошлые невезения. Два гражданина после долгой и тяжелой внутренней борьбы отдали ему свои билеты и направились к винно-пивным автоматам, то ли пожалев Терентия Михайловича, то ли оттого, что тяга к пиву пересилила в них влечение к искусству. Терентий Михайлович сердечно поблагодарил их и в предвкушении интереснейшего зрелища, счастливый, расположился на третьем ряду партера, прижимая к себе не менее счастливого сына и приговаривая: «Ну и везуха нам сегодня, сынуля, ну и везуха!»

В зале царила праздничная атмосфера. И пролог сегодня принимали лучше, чем всегда, и номерам аплодировали больше. Ютти должен был выйти на манеж в конце программы после группы смешанных хищников. Время, в течение которого убиралась клетка, по задумке режиссера, должно было еще больше подогреть интерес зрительного зала.

В ожидании своего выхода Ютти стоял у форганга за кулисами рядом с соло-клоуном.

— Известным теперь станешь! — сказал ему клоун, поправляя сместившийся влево нос. — И правильно делаешь, что молчишь. Смотри не начни говорить, а то никуда не пошлют. Я по неопытности начал с разговоров. И куда меня послали? Не дальше Киева! Мне один умный человек так и сказал, что язык дальше Киева меня не доведет! Разве во Франции или Японии понимают наш язык? Я замолчал, то есть перешел на пантомиму, и меня сразу послали в Бенин. Я теперь играю недотепу, у меня все валится из рук, и всем смешно. В отличие от бюрократов, недотепы есть всюду, и мой образ понятен всем. Но, в отличие от их недотеп, я в конце преображаюсь — и у меня все получается. Даже очень здорово! И все довольны! Всюду! А если бы я говорил, то меня никогда не послали бы в Бенин! И теперь я жду, куда пошлют дальше!

Ютти подружился с клоуном и считал его самым великим человеком, поскольку он вызывал у людей улыбки, приносил им радость. И Ютти каждый раз смеялся вместе с людьми, хотя и не всегда понимал, чем вызван смех, смеялся за компанию. Ему нравились жонглеры, поражала их ловкость, но удивляло, что они много времени отдают столь бесполезному занятию, как бросание шариков. Дрессировщики восхищали Ютти, он считал, что они умеют разговаривать со зверями, смущало то, что они держат их в клетках и наказывают хлыстом.

А клоун пленил Ютти безоговорочно, и он переживал, что не знает языка людей, чтобы смеяться вместе с ними — заразительно и от всей души. И сейчас Ютти внимательно слушал клоуна, стараясь понять, что он говорит, и на всякий случай улыбался, считая, что Петя всегда говорит смешное.

— Ютти здесь? — подбежал к ним Баскуев. — Слава богу, тут! Готовьтесь, Ютти. Выйдете сразу после стихов. Как хорошо, что я не послушался директора и не отпустил поэта! Чудесные стишата получились! Прямо в жилу!

В зале погас свет. Луч прожектора осветил форганг и бледного акробата из номера антиподистов, привыкшего работать не головой, а ногами. От волнения и страха он позабыл начало стихотворения. Молчал зал, молчал и акробат. Лев Эвриков из состояния эйфории перекочевал в состояние обморока. Скривив лицо, отвернулся в сторону директор, даже у бесстрашной воздушной гимнастки Эльвиры Кохановской задрожали губы, как и в тот злополучный вечер, когда она потеряла в воздухе челюсть, падение которой возвестило конец ее артистической карьеры. Даже Ютти напрягся за кулисами, взволнованный затянувшейся тишиной. Гнетущее предчувствие провала повисло над манежем и залом. Закружилась голова у акробата из номера антиподистов, зашатался пол под его ногами, и тут на плечо акробата легла уверенная и твердая рука режиссера Константина Баскуева. Обращаясь одновременно к акробату и залу, он стал читать стихи, за множество репетиций выученные наизусть:

Приоткрыл веки Лев Эвриков, на прежнее место вернулась голова директора, успокоились губы Эльвиры Кохановской.

— Зрители ничего не заметили, — прошептал директор. — А Баскуев все-таки молодец!

Режиссер увел за собой обескураженного акробата, и на манеже появился освещенный всей аппаратурой цирка Ютти. Шум удивления и восторга пронесся по залу. Ютти медленно двигался по кругу манежа, вглядываясь в лица сидящих. Когда он поравнялся с Терентием Михайловичем, тот сразу узнал в нем парня, которого согнал с лежака. Терентий Михайлович покраснел, потому что теперь ему стало стыдно вдвойне за свой проступок: нарушил сон человека, да еще такого артиста!