Степан Сарыг-оол - Повесть о светлом мальчике

— Уважаемые сваты, подтяните еще ваши стремена — вас ждут с таким нетерпением!..

Потом спели хвалебную песню. Из-за леса показалась группа новых всадников на специальных беговых лошадях; наши молодые джигиты, родственники невесты, заволновались. Совершенно неожиданно из-за ближнего холма выскочил молодой парень на хорошей лошади, подскакал к самому старшему из наших, ехавшему с лошадью, груженной верхом юрты, и произнес:

— О, здравствуй, самый почтенный и уважаемый для нас сват, едущий с самым важным грузом. Ведь дымоход на юрте — все равно что шапка на голове. Примите же мое угощение, тоже особенно важное…

Не слезая с коня, он налил в деревянную пиалу араки, со знаками уважения подал ее старику, тот выпил. Всадник снова наполнил ее аракой, сказав:

— Это последняя — ради уважения.

Выплеснул араку старику в лицо, схватил с верха юрты прикрепленный там кусок шелка и, хлестнув коня, умчался. Наши джигиты ринулись за похитителем, а старик обтер лицо, явно довольный происшедшим. Я въехал на холм и следил, как они там, внизу, мчатся друг за другом, словно ласточки перед дождем.

— Ку-уг! Ку-уг! — кричали все. — У нас уже унесли верблюжий шелк!

В погоню бросилась вся молодежь, девушки скакали не хуже любого джигита, их одежда раздувалась разноцветными пузырями. Женщины постарше еле сдерживали себя и лошадей, чтобы не помчаться вслед. Нигде, наверное, как у нас, азиатов, не любят лошадей и скачки. Лошадь у нас изображена даже на священном знамени — она символ богатства, радости, ловкости.

Лошадка милой Долбанмы, по кличке Серая Тучка, тоже так и рвалась, будто к небесам хотела взвиться. Но ее удерживал за повод муж сестры — крепкий толстошеий мужчина. Долбанма сидела, покорная, словно голубка, ветер рвал покрывало с ее лица, она умоляла:

— Не держите так крепко мою лошадку, не то она закапризничает и не пойдет. Дайте ей немного поскакать, я после ее сама осажу, уважаемый зять.

Но зять был неумолим, а женщины вокруг заворчали:

— Этого нельзя делать! Лучше закрой лицо покрывалом.

Взяли эти жестокие люди голубку за крылья и не дали ей улететь — казалось мне…

Первое состязание кончилось победой жениха: наши так и не догнали джигита, унесшего шелк. Тем временем караван приблизился к аалу, даже самые горячие лошади успокоились, успокоилась и лошадка Долбанмы. А сама она сникла вся, сидела послушная, безразличная.

Наша группа растянулась в длинную вереницу, ехали по старшинству, друг за другом.

Из аала выбежали люди с головнями, развели костер и тут же сварили в крошечной чаше немного супа из мелко нарезанного мяса. Этот суп почему-то назывался «плохой суп». Налили в маленькую чашку и подали Долбанме. Она, выполняя ритуал, взяла в рот немножко супа, потом выплюнула его на землю, а чашку отдала подавшему.

И дальше поехали цугом вокруг всего аала по ходу солнца. Вдруг на нас набросились парни из аала, стали обливать всех подряд, а особенно старались плеснуть побольше воды на девушек, те визжали, оберегая свои красивые одежды, лошади храпели и лягались. Но вода у поливальщиков иссякла, наши принялись насмешливо кричать:

— Что за земля такая! Сколько ехали, хоть бы капля дождя упала. Прямо засуха!

Объехав три раза вокруг аала, мы остановились у коновязи, чинно спешились и привязали лошадей. Потом поставили юрту невесты, сняли Долбанму с лошади, завели в юрту, и тут же процессия во главе с Долбанмой отправилась в юрту свекра. Церемония называлась «шествие хромой старухи». Впереди, изображая эту хромую старуху, шел мужчина с мялкой для выделки кож и с невыделанной шкурой. За ним шла невеста, а дальше родственники. Вместе со «старухой» и старшими гости вошли в юрту родителей жениха, невеста же осталась на улице и вошла в юрту лишь после того, как усадили хромую старуху, — по ее приглашению.

Навстречу невесте поднялась свекровь с чашей молока, невеста приняла ее и, пригубив, передала свекру. Свекор, взяв чашу, принялся читать пожелания: «Пусть будет нарядна, словно степь весной, словно пестрый дятел, и густа, словно ветка сдвоенного дерева, плодовита, точно куропатка, радостна, точно цветок мира…»

Тут чаша пошла от него — обратно к невесте, после к свекрови, к бабушке жениха, и все говорили ритуальные свои пожелания: «Пусть будет широким двор, чтобы на скакуне не обскакать, и так длинна привязь для телят, чтобы на рысаке не объехать. Спереди пусть подол твой дети топчут, а сзади — ягнята и козлята… Пусть из сундуков не выводятся соболя, а мешок из бычьей шкуры пусть будет полон кумысом, пусть арака будет крепкой… Пусть всякий голодный еду у тебя просит, а жаждущий — питье. От обиды в лес не бегай, от злости в гору не лезь. Пусть лошади будут скакунами…»

Долбанма ходила с почтительными поклонами от свекра к свекрови, от родича к родичу, раздавала подарки, произнося при этом положенные слова, но я видел по ее уже открытому теперь лицу, что ей это все надоело, она устала и ей хочется заплакать. Старухи же, чтобы ее ободрить, разговаривали громким шепотом:

— Глядите, глядите, как она все умело да красиво делает! Видно, у хороших-то людей с детства ко всему приучают!..

Долбанма угостила всех присутствующих чаем, после этого ее отвели в юрту невесты. Тут уже начался настоящий праздник. Пиршество, игры, состязания! Кругом сплошные головы, камню упасть негде, а гости все подъезжают.

Сидят на белых новых кошмах по старшинству: с одной стороны женщины, с другой — мужчины. Пищей обносят тоже по старшинству — ведь каждая часть барана или лошади, каждый кусок имеет свое значение. Пиршество продолжается до поздней ночи, пустеют бочки для араки, мешки для кумыса. Попутно, здесь же, неподалеку от пирующих, идут состязания в силе и ловкости. Новые и новые борцы сменяют друг друга, пирующие кричат, горяча себя и борцов.

Особенно мне понравился один борец с нашей стороны по имени Чолхан-хоо, работавший на соляной шахте. Он был высок и широк в кости, казалось, что он состоит из сплошных мускулов. Шли соревнования — кто удержит шкуру. Чолхан-хоо тряс своих соперников, словно необъезженный жеребец или разъяренный медведь, — они падали на землю и волочились по ней, повинуясь движениям его рук. Шкура становилась все длинней и тоньше.

Наконец с каждой стороны осталось по одному борцу, и пирующие затаили дыхание, следя за исходом борьбы. Чолхан-хоо сделал неожиданный рывок — противник его бессильно повис на шкуре, превратясь в пустую барбу. Чолхан разъяренно тряс его, пока противник, выпустив шкуру, не отлетел далеко в сторону и не шлепнулся навзничь, издав звук «а». Все дружно заорали, засвистели, шлепая себя по бокам, прыгая на месте. Шум стоял неимоверный. Один из болельщиков даже от восторга подбросил баранью ногу — она упала между борцами, к вящему удовольствию присутствующих.