Степан Сарыг-оол - Повесть о светлом мальчике

Замерили кусок шкуры, побывавшей в руках борцов. Перед состязаньем она равнялась восьми захватам рук — кулак к кулаку, а теперь стала в тринадцать. Мы торжествовали: победил наш борец, отомстив противной стороне за проигрыш с шелком, символом судьбы невесты.

В тот же день были испытания иноходцев и скачки. На следующий день должна быть борьба семи-восьмилетних мальчиков и скачки на двухгодовалых лошадях.

Пили и ели до поздней ночи. Среди жениховой родни слышны были тихие разговоры: «Поите сватов лучше, чтоб головы им не поднять. Пусть им станет подушкой коровий помет!» А вслух кричали другое:

— Уважаемые сваты, не стесняйтесь! Принимайте питье, не брезгуйте пищей. Мы сами вас до постелей проводим!

И с прибаутками подавали крепкую араку и угощение. Отказываться от поданного угощения считалось верхом неприличия: поданную чашу обратно не берут. И пить надо до дна. В то же время напиться до потери сознания — позор. За этим должна была следить молодежь, уводить опьяневших в юрты, чтобы не доставлять развлечения и удовольствия противной стороне.

Вечером молодежь собралась в юрте невесты. Начались всякие веселые игры, песни, шутки. Вина тут, правда, не подавалось, но угощения было вдоволь. С первыми лучами солнца молодежь разошлась по юртам.

Эзирек наш уже освоился со своей новой юртой, но вид у него был недоуменный, он часто вопросительно взглядывал на меня, будто пытался понять, что же все-таки происходит. А когда я выходил из юрты, то непременно вставал и он, следовал за мной, длинно-длинно потягиваясь и позевывая.

На следующий день вино лилось еще шире, шума и веселья было больше.

В этот день юрту Долбанмы посетила свекровь. Она тщательно, беря в руки каждую мелочь, пересмотрела приданое, открывала все шкафы и аптары. Под конец открыла самую верхнюю аптару, достала оттуда шкуру хорошо выделанного соболя, молча взяла ее и удалилась. Это все тоже было частью свадебного ритуала.

На четвертые сутки гости начали разъезжаться. Наши тоже отправились домой, предварительно распив «чашу прощанья» и объехав снова три раза вокруг аала.

Около Долбанмы теперь остались ее мать, свекровь и соседки, они наперебой изливали свои нежности на молодую. А Долбанма сидела на полу, рядом со своей кроватью, тихо плача, закрыв лицо руками.

Мне велели держать Эзирека, чтобы не убежал за своими, я примостился у порога юрты, держал собаку и глядел на Долбанму. Сзади на подол ее платья был положен каменный пестик, а с другой стороны на ее подоле сидела свекровь. Женщины расположились у противоположной стены юрты. Мать сидела возле Долбанмы, прислонившись к кровати, и поглаживала девушку, словно успокаивала корову, которая не давала доить.

Одна старуха, подмигнув другим женщинам, сказала:

— Какая у нас спокойная да разумная невестка!.. Так всегда бывает, когда одно естество сходится.

— Мои невестки все такие, словно богом данные! — похвасталась свекровь. — Очень я счастливая мать.

— Человек создается с ребенка, а лошадь — с жеребенка! — подхватила еще одна толстая разряженная женщина, раскурив свою длинную трубку от уголька. — Наши дети уж так подходят друг другу! Словно нарочно выбраны.

— Она у меня самая младшая, потому такая сердечная и ласковая, — сказала мать Долбанмы, невольно вздохнув. — Умница она у меня. Скоро они попривыкнут и хорошо заживут, тогда я обоих возьму к себе. Да разве я смогу так долго без нее жить? — У матери даже слеза побежала.

Тут тощая старуха работница всполошилась, принялась разыскивать кугержик с аракой, приговаривая:

— Чтобы успокоить сердце, выпьем… Эти наши двое где хочешь проживут, словно ласковые жеребятки…

В течение трех следующих суток я ничего не мог сообразить, не понимал, зачем же я здесь оказался на муку себе, зачем дольше остаюсь. Мать Долбанмы через двое суток уехала домой, меня же никто не прогонял, никто не обращал на меня внимания, и я продолжал бродить вокруг юрты Долбанмы, не спуская с нее ревнивых глаз ни днем, ни ночью. Видно, многие подружки Долбанмы это заметили и обсуждали промеж себя, кто же я такой. Однажды, во время вечерней дойки коров, я услышал, как они нарочно громко, чтобы и до моих ушей дошло, говорят:

— Вон ее работник вышел! Хоть бы помог нам телят от коров оттаскивать!..

И захохотали.

— Эй, сваток! Чегой-то вы такой невеселый и нас сторонитесь?

У окликнувшей меня девушки были большие глаза, черные, словно переспевшая черемуха, а за пазухой будто две тюбетейки спрятаны.

— Ну-ну, Хорлу, ты не очень-то интересуйся им! Тут у него симпатия имеется! — засмеявшись, предупредила ее другая девушка, а Хорлу от смущения прикрыла глаза ладонями.

— Ой, батюшки, да чего это вы болтаете? Он же еще совсем маленький мальчик!..

Однако, когда другие девушки чем-то отвлеклись, Хорлу шепнула мне:

— Тут в соседнем аале ночью шаман будет шаманить, пойдем?

— Ладно… — ответил я. — Только спрошусь у Долбанмы.

— А зачем? Пусть лучше они с мужем вдвоем останутся.

«Так вот почему эти лисички в зеркальце играют! — подумал я. — Просто они хотят меня увести, чтобы я не мешал мужу Долбанмы. Ну нет, не выйдет!»

— Без Долбанмы я никуда не пойду, разве что она сама меня прогонит!

И чтобы проучить обманщицу, я погладил ее румяную горячую щеку — Хорлу взвизгнула так, что даже корова, которую она доила, пошла прочь. «Теперь тебе все равно от нее не добиться молока!» — подумал я злорадно и побежал назад к юрте. Милая моя Долбанма стояла одна возле юрты, смотрела на закат и тихо плакала. Печенку мою пронзила жалость.

— Ну что ты все плачешь? — спросил я. — Теперь ведь ничего не изменить!

— Не оставляй меня одну, пока я ночую в этой юрте! — попросила Долбанма. — Ни на шаг от меня не отходи. Я знаю, они хотели увести тебя сегодня…

Каждый вечер парни и девушки приходили в юрту Долбанмы, и, когда наступало время сна, они пытались увести меня с собой, чтобы я не мешал молодым. Но я ложился заранее у порога и спал «словно мертвый», слушая, как новобрачный ведет со своей женой после ухода гостей крупные разговоры. Теперь он даже угрожал Долбанме побоями, но так ничего от нее и не добился.

Этой ночью повторилось то же самое. Долбанма вдруг вскочила, зажгла лампадку у икон и стала отвечать своему нареченному совсем спокойным тоном:

— Общей судьбы у нас быть не может. Лучше послушайтесь моего совета, просватайте себе человека по сердцу, чем мучиться со мной всю жизнь! Я вас предупредила.

Муж сидел разъяренный, с затуманившимися глазами, тяжело дышал, словно переплыл три реки и перемахнул три перевала без передышки.

— Раз ты такой человек, почему раньше своим родным не сказала? Зачем сюда приехала?