Степан Сарыг-оол - Повесть о светлом мальчике

Меня схватили, поволокли, словно козла на убой. Сколько я получил ударов — не помню, потому что сознание вскоре потерял, но, видно, получил сполна. Меня привели в чувство и притащили пред светлые очи моего благодетеля. Он снова потребовал, чтобы я повторил, почему это я не желаю участвовать в экзекуции. И на этот раз я не придумал ничего иного, как сказать, что я посвящен ламой. Чиновник только этого и ждал, завопил неистово: «Хорошо было бы, чтобы и другие чиновники послушали, что же болтает эта собака! Кто тебе разрешил резать скот, если ты посвящен в сан? Да священнослужитель не смеет травинку сорвать, вшей даже не бьет!» Тут только я сообразил, что я наделал, так неудачно соврав. У меня закружилась голова и запылали уши, я едва не упал. «Ваша милость, — пролепетал я, — ведь я же для вас пищу готовлю, потому не хотел руки о преступников марать. Из-за того только я осмелился соврать, чтобы сохранить чистоту своих рук…» Эта ложь неожиданно возымела действие, чиновник смилостивился и отпустил меня».

Слушая этот рассказ, люди весело смеялись над стариком Онгаем, которому неймется повторить свою злополучную службу.

Как-то ранним утром я и двое моих приятелей мальчишек пробрались в ближний к судилищу лес, чтобы увидеть собственными глазами, что же там делается. По руслу неглубокого ручья мы дошли до опушки леса и принялись выглядывать из-за кустов.

Мы увидели множество — не менее полусотни — богатых юрт и возле них едва ли не табун прекрасных лошадей. Стреноженных, на арканах, привязанных к коновязи и просто к деревьям. И много людей, снующих туда-сюда. Кто подъезжает, кто входит и выходит из юрт, кто стремительно мчится прочь. Суета как в воробьиной стае, но, однако, не видно, чтобы кто-то кого-то истязал или мучил. Мы решили подобраться ближе к крайней белой юрте, чтобы оттуда разглядеть все как следует.

Когда мы подползли к юрте, то даже рты раскрыли от страха: на голом человеке сидел здоровенный силач и методически сыпал на его спину удары палки из серого тальника. Палка казалась в руках истязателя толстым серым змеем, она впивалась в несчастного с каким-то всхлипом, будто это змей всасывался в превращенное в кровавое месиво тело.

Наконец палач отошел от жертвы, сел в сторонке, по-турецки поджав ноги. В юрте раздавались глухие стоны, похоже было, что сурок урчит на приближающуюся лису.

— Ну, собака, ты еще не поумнел до сих пор? — послышался окрик.

Заглянув в юрту, мы увидели там несколько человек, один из которых, судя по одежде, был судья. Допрашиваемый отвечал, что ему нечего добавить к предыдущим показаниям. Тогда судья распорядился подвергнуть пыткам и этого обвиняемого.

Из юрты вывели мужчину со связанными сзади руками. Он шел спокойно, будто ничего не происходило, дышал глубоко, расправляя затекшие плечи. Подойдя к тому, которого только что избили, он лег рядом и сказал подошедшему палачу, чтобы тот не привязывал его, он сам будет лежать спокойно.

И опять серый змей принялся извиваться и шипеть, впиваясь в красивое тело этого человека. А он, как и первый, начал негромко и размеренно охать. Я подумал: «Какой он, должно быть, большой герой! Вот бы мне научиться так владеть собою!..» Я взглянул на друзей — лица у них были серыми.

Судья крикнул из юрты, чтобы упрямцев отвели к речке, а после подвергли бы настоящим пыткам. Из юрты вышел маленький чиновник, по имени Чирик, и повел обвиняемых за собой. Мы тоже тихонько двинулись следом.

— К чему вы так храбритесь, — сказал Чирик, когда они достаточно далеко отошли от юрты. — У главного чиновника чуть жилы от злости не лопаются! Стойких он ненавидит и наказывает жестче. Вы бы кричали громче, когда вас бьют, да упрашивали бы его — и наказаний бы вам было меньше.

— Сколько ударов еще осталось? — будто и не расслышав доброго совета, спросил один из храбрецов.

— Шестьсот, — отвечал Чирик с видом знатока. — По закону больше тысячи ударов не дают, вам не так уж много осталось, крепитесь, ребята. Раз вы палку выдержали — остальные пытки легче. Попейте воды, отдохните немного… А толстая палка лучше, тонкая может сосуды перебить.

Второй наказуемый сказал:

— Лучше бы сегодня закончили эти наказания палкой. Сейчас мое тело совсем не чувствует ничего, только сердце вот сдает…

Голос этого человека показался мне знакомым, но я долго не мог узнать его, пока, наконец, по каким-то неуловимым признакам не догадался, что это был Намчил-оол. Лица обоих страшно опухли, пожелтели, глаза заплыли. Вчера их допрашивали со свидетелями, и они получили пятьсот ударов по щекам. Чиновник снова принялся уговаривать их не храбриться. Видно, он был хороший человек и только исполнял свою службу, участвуя в судилище.

Мы увидели, как двое волоком тащат какого-то человека, а у него болтаются руки и ноги, словно у пьяного. Лицо у этого человека было опухшим, глаза закатились. Его приволокли к реке и стали отливать водой.

— Я давно говорил, что он уже без сознания! — сказал один из отливавших. — Но разве этот злоглазый Шавыра что-либо слышит? Бей сильнее — и все!

— Начал дышать! — обрадованно сказал другой.

Они оба склонились к лежащему. Он тихо шевельнулся и прошептал:

— Пить… — и, напившись, снова шепнул: — Ой, как хорошо… Не спешите, ребята, дайте полежать немного.

— Ладно, полежи… — ответил тот, что был старше, и стал высекать огонь для трубки. — Этот голодный ворон давно ненавидит нас с сыном, — продолжал он после того, как закурил. — Пусть пьет нашу кровь… Но и ему отольется!.. Всю скотину до последнего ягненка порежем, а его мясом бездомных собак накормим! У меня есть кому мстить: младшие сыновья остались.

Помолчав, он сказал:

— Слушай, присмотри за моим бедным сыном. Он настоящий мужчина: сколько наказаний перенес, а ни в чем еще не сознался. Пусть и до смерти мужчиной остается. А я, пожалуй, уеду. Хотя бы один табун уведу и в Монголию переправлю. Пусть эта сволочь чувствует, что мы не дремлем.

— Осторожней, услышат! — одернул его товарищ. Вдруг он заметил нас и, вздрогнув, спросил: — А вы откуда?

— Посмотри на их отвисшие бурдюки! — сказал насмешливо старший. — Сразу видно, что их не мясом, а отрубями да хойтпаком набивают. Вырастут — и тоже через такие наказания перешагнут. — И прикрикнул на нас: — Чем так глазеть, помогали бы людям! Вот принесите прикованному воду, облегчите его мученья.

Мы выбрались из засады и принялись бродить между юртами, на каждом шагу натыкаясь на истязуемых. Некоторые были закованы в деревянные колодки, другие были в железных кандалах, многие сидели на острых камнях. Мы приносили этим людям воды, углей, чтобы раскурить трубку, отгоняли от распятых мух и комаров. Вдруг неожиданно нас увидел какой-то чиновник и заорал: