Альберт Гурулев - Осенний светлый день

Но все это для Гордея возможно, так сказать, только в свой час потехи, в свободное время. А главное дело дня — провожать и встречать с работы обитателей дома. Занятие это многотрудное, а главное, хлопотное. Хотя и несет в себе много радости. Обычно раньше других уходит хозяин — его надо проводить. А тут и хозяйке подходит время идти на уроки. А тут и Ольге с Димкой в школу собираться. Но главная радость впереди — впереди встречи. Сколько расставаний — столько и встреч.

Как-то пришлось услышать разговор Валентина и одного все знающего про жизнь человека.

— Ну зачем тебе такая собака? Кормить только? По мне так лучше держать поросенка.

И человек стал приводить экономические выкладки в пользу поросенка. И все у него выходило точно и обоснованно.

— Когда понадобится поросенок, я непременно его заведу, — пообещал Валентин и тем самым прекратил бесполезный разговор.

В летние вечерние часы, когда мир наполняется тишиной и покоем, хорошо усталому посидеть на ступеньках крыльца. И Гордей знает: не надо в этот момент тревожить людей. И все-таки псу как будто бы интересно: почему они молчат, о чем думают. Гордей усаживается напротив и глядит терпеливо и заинтересованно. Голова склонена набок, и одно ухо поставлено торчком.

— Гордей, — негромко окликает его Валентин.

И Гордей весь внимание: голова высоко поднята, уши топориком, в умных глазах загораются радость и веселье.

По календарю давно весна. Да и вправду — весна. Стаял снег с полей; снег остался только в лесу на северных склонах, да в плотных ельниках. Серый, набухший водой. Уже и ручьи умерили бег, и жаворонки отпели свои первые песни.

Но на море еще лед. И кажется: море забыло, что наступило время весны. Под ярким солнцем лед слепяще белый и чтобы смотреть на него, нужно очень сощурить глаза, но и тогда глазам больно. Лишь у крутых песчаных берегов — полоса желтой намывной воды.

А по берегам и до самого горизонта стоят прозрачно-зеленые, в дымке, сосняки. Где-то там, за близким окоемом, на утайливых полянках, собираются на любовные игрища глухари.

— На рыбалку не хочешь завтра сбегать? — спросил Валентин в первый же день моего приезда.

Приехал я в этот раз не один, со своим городским товарищем, человеком к рыбалке совершенно равнодушным.

— На ток бы пойти, — говорит он с надеждой. — Рыбалка — дело скучное.

После зимнего городского сидения, после сегодняшних застольных разговоров и воспоминаний о прошлогодних уловах невозможно промолчать, не вступиться за подледную рыбалку.

И спор загорелся: куда лучше — на рыбалку или на глухарей. Глухарей мы не отрицаем — кто же может глухарей отрицать? — но и страстишку к рыбалке порочить не дадим. И сам спор ласкает душу, сердце постукивает веселым звонким мячиком: дожили до хороших дней. Выбирай куда тебе пойти — на охоту, на рыбалку. И слова-то какие! Зорька, костер, жевело, блесна, поклевка. И все это теперь рядом с нами, вокруг нас.

Но у Валентина завтра день занят. Так что если пойти одним, то проще — на рыбалку.

— А на ток послезавтра, — успокоил он любителя охоты. — Постреляем еще. Непременно.

Товарищ мой повеселел немного и уже с большим интересом стал посматривать на разбросанные по подоконнику мотки лески, на занозистые зимние блесны.

— Вот на этот металлолом и ловится рыба? — спросил он не очень музыкально для рыбачьего слуха.

— Да ты знаешь, какие это блесны, — возмутился, чуть заикаясь, присутствующий на застолье сосед Валентина, — Вот это — «окуневая», вот эта «успех». Понял? «Успех»! У нас нынче мужик из сплавной конторы столько за день на такой металлолом поймал… Унести не смог. Клевало хорошо, ну и увлекся. А вечером собрал рыбу — поднять и то тяжело. Сколько мог тащил, а потом чувствует, что сил уж больше нет. Бросить пришлось. На завтра с санками приходил.

— Это кто же так поймал? — спросил Валентин.

— Ты его не знаешь, — отмахнулся сосед. И тут же загорается от собственного рассказа: — Завтра сам на рыбалку поведу.

Не одеваясь, в легкой рубашке он сбегал через морозный двор в свой дом и принес длинную изогнутую железяку с крыльчаткой на конце.

— Вот, — сказал он торжественно, — ни у кого такого бура нет. Любую толщину льда возьмет.

Трудно разом отвыкнуть от городских привычек: встали мы поздно. А вечером долго не могли заснуть: грезили рыбалкой, охотой. И казалось, заснуть невозможно, да и сам сон казался ненужным. И вот — проспали. На берег вышли, когда солнце стояло уже высоко, когда тропинки и дороги, подмерзшие за ночь, раскисли и стали скользкими. Далеко от берега, на слепяще-белом льду чернеют точки. В одном месте они усыпали лед особенно густо.

— Много сегодня рыбаков, — говорит сосед Валентина. — Раньше бы надо выйти. Хорошие места теперь все заняты.

К месту рыбалки мы идем долго. Вначале идем осторожно: лед кажется ноздреватым, слабым. Но постепенно страх проходит, идем уже вольно, широко. А точки-рыбаки приближаются медленно. Стало жарко и уже хочется расстегнуть полушубки.

— Может, остановимся и здесь попробуем рыбачить?

Но наш бригадир непреклонен.

— Будто я не знаю, где хорошо.

Подходим к рыбакам. Проходим одиночные, согнувшиеся над лунками фигуры. Пора бы остановиться и выбрать место для рыбалки, но нас уже неудержимо тянет к тому месту, где рыбаки сидят особенно плотно. Идем не прямо к рыбачьему скопищу, а вроде мимо, но ноги сами несут к многолюдству. И неудобно подходить ближе, и остановиться бы надо, а вот идем. Ведь не зря же мужики так сгрудились в одном месте, не случайно.

Бросаем пожитки на лед. Можно бить лунку. Но подумав, перемещаемся поближе к рыбакам еще метров на десять.

Бур легко уходит в размякший лед. Лунка сразу же заполняется кашицей из разжеванного льда и воды. Верхний слой льда оказывается, как губка, пропитан водой. Но дальше лед зимний, прочный. Крутить бур с непривычки тяжело, рука быстро немеет. Мой городской товарищ вдруг нашел свое призвание — пробивать лунки. Ему нравится эта работа на белом льду, под огромным синим небом. Он сбрасывает полушубок, шапку; работа, белый простор, теплое солнце мирят его с сегодняшним, потерянным, как он считал с утра, днем.

— А хорошо, — говорит он, закончив третью лунку.

Торопливо настраиваю снасть. Она проще обыкновенной летней удочки: коротенькое удилище, с рожками, на которое наматывается леска, сама леска и маленькая, но тяжелая блесна. Вот и все.

Блесна, ударяясь о гладкие стены лунки, уходит в темную глубину. Медленно разматывается леска. Метр, два, три… Но вот блесна легла на дно, и натяжение лески ослабевает. Теперь — ловись рыбка большая и маленькая. Нужно только приподнимать блесну над дном и резко ее опускать. Ра-аз — два! Ра-аз — два! В руках у каждого рыбака короткое, как дирижерская палочка, удилище. Ра-аз, два! Ра-аз, два! Очень уж однообразная, примитивная музыка, если смотреть и слушать ее со стороны. А в душе у рыбака, подчиняясь этой дирижерской палочке, радостно гремит светлый хор, звенят литавры.