Альберт Гурулев - Осенний светлый день

И вот они, наши первые знакомства в Полярном. Щербачков Виктор Петрович. Худощавый, легкий, некрупного роста. Исполняющий обязанности председателя исполкома сельского Совета. Коренной русскоустьинец.

Караченцев Валентин Николаевич. Крепкий, подтянутый, подвижный. Заведующий торговым кустом. Из приезжих. Живет здесь около десяти лет. Приехал из южных краев, но вот освоился. И освоился до такой степени, что несколько лет работал штатным охотником, имел собачью упряжку.

Вижу, как наши новые знакомые с любопытством, хотя и тщательно это скрывают, посматривают на Валентина Распутина: интересно посмотреть вблизи живого писателя, книги которого читали и фильмы по его книгам видели.

Самолет, на котором мы прилетели, не шибко долго задержался: не успели из его чрева выбраться прибывшие в Полярный, как деловито и буднично, словно в маршрутное такси, в него стали забираться пассажиры, и вот уже самолет заревел мотором, затрясся, заскользил по льду Индигирки и его лыжи оторвались от взлетной полосы.

Самолет улетел, на «аэродроме» делать стало нечего, и мы не спеша потянулись к невидимому с реки поселку. Конец марта, а снег под ногами морозно скрипит, белый-белый снег, пропитанный солнечным светом; снег слепит, заставляет щуриться.

По ступенькам, вырубленным в снегу и земле, поднялись на крутой, почти отвесный берег реки, а вот он — поселок. Здесь стоило остановиться, осмотреться — ведь сюда стремилась душа последние годы — и мы остановились.

Даже не верится, что поселок стоит на самом краю обитаемой земли, далеко за Полярным кругом. Вот если бы не слепящая светом голая тундра. А так дома, по крайней мере новые дома, как в каком-нибудь леспромхозовском поселке: типовые, примелькавшиеся, серийные, без так называемых архитектурных излишеств. Маленькое крылечко, дощатые сени, прямоугольники окон без всяких там наличников и прочих «эстетических глупостей», шиферные крыши. Типовая школа. Котельная. Цистерны с горючим — питание для котельной. Трубы теплоцентрали, разбегающиеся к домам, зашиты в теплоизоляционные короба из дерева и старых металлических бочек: в вечную мерзлоту трубы не закопаешь.

Ближе к обрывистому берегу Индигирки стоят дома индивидуальные, традиционного северного типа: невысокие, с плоской крышей, с маленькими оконцами, с маленькой дверью, открывающейся вовнутрь и в которую можно войти, лишь хорошо поклонившись дому.

И еще — примета Севера — собаки. Упряжки крупных собак, сидящие на привязи.

С первой собакой мы познакомились еще на «аэродроме»: к Валентину Караченцеву подошел рослый пес в лохматой и пушистой шубе. Валентин потрепал псу загривок.

— Соседский пес. Но ко мне привык. Щенок еще совсем.

А каким же этот щенок тогда великаном вырастет? Пес принял ласку спокойно, даже сурово, не оскалился в улыбке, не мотнул хвостом: он, похоже, уже не считал себя щенком. Жизнь на Севере приучает к сдержанности.

Весь поселок Полярный (официально он именуется как село Полярное, но в обиходе его называют поселком, да и по всему этот статус ему больше подходит) можно обойти по кругу без всякой спешки всего за полчаса, а то и меньше. Что и говорить — некрупный поселок. Но в нем есть все необходимое для жизни: два магазина, почта, школа, просторный фельдшерский пункт с пустующими койками стационара, клуб, котельная. Есть здесь свои новостройки — строится двухэтажный дом, есть свои жилищные проблемы: хоть и стоит поселок на высоком берегу, но Индигирка медленно и верно подтачивает берег, подбирается к частным домам, построенным, по обычаю, поближе к реке.

Живет в поселке около семидесяти семей. Более пятидесяти из них — коренные русскоустьинцы. Главное занятие — охота на песца. И рыболовство. Правда, рыболовство в конечном итоге подчинено пушному промыслу: для пропитания собачьей упряжки, для привады песца.

Сегодня в поселке исторический день. Ну если уж не совсем исторический, то, по крайней мере, весьма памятный. А в двух семьях с него можно будет вести отсчет времени. Сегодня в Полярном появились два самых первых в поселении мотоцикла. Привезены они были и проданы вчера, но выехали на улицу лишь сегодня, разрушив тишину победным ревом моторов. Трудно сейчас сказать, как они будут использоваться, дорог в тундре для них нет, но а пока сейчас мотоциклы кружат по поселку, десятки раз проезжая по одним и тем же тропам.

Поселочек для нас уже не столь чужой, как вчера, довольно быстро появились знакомые, да и знакомиться здесь нетрудно: подошел к человеку и говори, если есть тебе о чем говорить. А северное гостеприимство, похоже, осталось в этих краях прежним. Мы уже знаем Ивана Алексеевича Чикачева, соседа Караченцевых, бывшего охотника, а теперь по состоянию здоровья работающего приемщиком пушнины. Семья Чикачева, вместе с семьей Караченцева, взяла на себя заботу о нашем пропитании.

Познакомились с охотником Павлом Алексеевичем Черемкиным. Ходили по поселку, остановились около упряжки собак и тут же познакомились с ее хозяином.

Знакомясь с поселком, конечно, никак нельзя было пройти мимо цеха (цех — это, пожалуй, слишком громко будет, там, кажется, всего одна не очень-то просторная для таких дел комната), где обезжириваются песцовые шкурки и обрабатываются шкуры для промысловой одежды. Работа эта нелегкая, ручная, да и требует определенного навыка. Признав Хаустовича за районное начальство, одна из женщин — а работают в цехе только женщины — довольно громко высказала недовольство тем, что у них нет химикатов, с помощью которых шкуры выделывать значительно легче.

— Руки ведь устают.

— А руководству вы об этом говорили? — спросил Михаил Владимирович. — Нет? Напрасно. Я думаю, химикаты не проблема. Вернусь в Чокурдах — выясню. Химикаты будут.

— Ну да, — тут же ответила недовольная, с редкой даже для женщины «последовательностью», — с этой химией разве хорошо шкуру выделаешь? Она и тепло держать не будет. В такой одеже только мерзнуть.

Как-то так получалось, что наша жизнь в Полярном во многом стала соприкасаться с семьей Валентина Караченцева, а в житейском обиходе просто Юры. Почему Юры? Видно, он так сам решил. Иным собственные имена не нравятся, но терпят. А у Юры характер крепкий, решительный. Так вот когда речь зашла о поездке в тундру, или, по-местному, сендуху, то и здесь оказалось, что Юра не оставит нас своими заботами.

— Завтра с утра и поедем, — объявил он. — Надо об одежде для вас подумать. Кое-что придется у соседей прихватить.

Утром в одной из комнат квартиры Караченцевых мы увидели целую груду по преимуществу меховых вещей. Юра оценивающе оглядывал каждого из нас, спрашивал размер обуви и решительно протягивал какую-нибудь лопотину. (Лопоть — по-русскоустьински одежда. Да и по-сибирски тоже. Во многих таких случаях ни Валентину Распутину, ни мне переводчик не требовался.)