Михаил Шитов - Свидания в непогоду

Так бы, может быть, и сегодня было, но в начале двенадцатого к крыльцу конторы подкатила кремовая «победа», захлопали дверцы.

— Береснев, — сказал от окна Климушкин. — И Прихожин с ним.

— Давайте, товарищи, закругляться, — всполошился Иванченко.

Закруглиться так и не успели: на пороге показались приезжие. Один — медлительный, с усталым лицом и прихмуренными бровями, под которыми контрастно живо, с любопытством, светились глаза, — секретарь райкома Береснев. Другой, председатель райисполкома Прихожин, годился ему по виду в сыновья: молод, розовощек, на тонком носу очки в тонкой оправе. Шустров изучающе задержал на нем взгляд.

— Что вскочил, Яков Сергеич? — сказал Береснев, приблизившись к столу Иванченко. — Помешали?

— Почему помешали!.. Присаживайся, Павел Алексеич. Проходи и ты, Алексей Константиныч!

Береснев, не садясь, кивал в обе стороны людям; справился у Земчина о самочувствии, у Шустрова — как осваивается. Прихожин выдвинул на середину стул, освобожденный Лаврецким, положил на колени шляпу. Руководители района редко разъезжали по хозяйствам вместе, и Иванченко забеспокоился: не случилось ли что? Нет. Всё как будто в порядке: оба едут в город, в обком; в Снегиревку завернули попутно.

— Кончили совещаться? — спросил Прихожин, видя, что люди, один за другим, выскальзывают из кабинета.

Вышел в коридор и Береснев, пропуская вперед Земчина и чуть поддерживая его за локоть.

— Всё, всё, Алексей Константиныч, — сказал Иванченко. — Что ежели недоговорили — в рабочем порядке решим.

— С ремонтом как?

— Что ж с ремонтом? В графике держимся, а могло быть и лучше. — Яков Сергеич подул на очки, протер их. — Запчасти вон подбросили, машины по заявкам; выкупить не на что.

— Так и знал, прямо в точку угодил! — улыбнулся Прихожин, оглядываясь по сторонам. — Берете, что не нужно, склад ломится от неходового товара, а потом плачетесь… Я, Яков Сергеич, хочешь знать, и завернул по этому вопросу.

Сидя боком на стуле, он придвинулся вместе с ним к столу Иванченко, обстоятельно заговорил о некоем письме, полученном накануне из облисполкома. Оставшийся в кабинете Климушкин приподнялся, но сейчас же с решительным видом опустился на место.

— Автор в облисполком писал, а оттуда на наше рассмотрение завернули, — говорил Прихожин, тая в уголках рта улыбку. — Пишет, что неликвиды у вас накопились, тормозят движение оборотных средств. Склад не оборудовали. До хищений дело дошло.

— А то мы сами не знаем, как они на холке сидят, неликвиды эти, — сказал Иванченко. — Вон Николай Никодимыч подтвердит: сколько писали в область. И всё равно шлют что надо и чего не надо… Кто писал-то, если не секрет?

— Кто писал — неважно, — ответил Прихожин, быстро взглянув на Климушкина. — Факт остается фактом: нехорошо, Яков Сергеич. И себя ты и район в неловкое положение ставишь.

— Э, почему в неловкое? — поднялся Климушкин. — У меня секретов нет. Я, Яков Сергеич, писал.

Иванченко, надев очки, смотрел на него удивленно. Прихожин смахнул с лица улыбку.

— Д-да, — помигал глазами Иванченко. — Вы бы, Николай Никодимыч, чем в колокола бухать — заглянули бы в наши исходящие.

— А что толку, Яков Сергеич?.. Я же против вас ничего не писал. Наоборот, удар хочу отвести.

— Вас, товарищ Климушкин, никто не обвиняет, — сказал Прихожин. — Хотя насчет местных организаций вы в письме несколько и преувеличили.

— Благодарим покорно, — шаркнул ногой Климушкин. — Уж извините, Алексей Константиныч, я привык правду-матку резать. И сейчас скажу…

Прихожин со стулом перегнулся к нему:

— Ну-ну, послушаем правду-матку.

— Да-с, Алексей Константиныч… Неликвиды само собой. Но позвольте напомнить вам недавний случай с комбайнами. Разнарядки вовремя вы не дали? Не дали. Убыток был? Был.

— Насчет комбайнов — это верно, — сказал Иванченко, взглянув на вернувшегося в кабинет Береснева. — Тут такой аврал был, что не приведи бог.

— Нет, товарищи, — двинул стулом Прихожин, поднимаясь. — Демократию я уважаю вместе с вами, но дело так не пойдет! Какие еще вам разнарядки, когда было решение исполкома кому и что давать?

— Пора, Алексей Константиныч. Боюсь, не опоздать бы, — сказал Береснев. — А о комбайнах люди верно говорят. Решение решением, а оформить надо было как следует.

Прихожин выставил левую руку. Надевая на нее перчатку, сказал вполголоса Иванченко:

— Напиши докладную о неликвидах — на исполкоме рассмотрим.

Береснев и Прихожин уехали. Кабинет опустел, люди разбрелись. Ушел и Шустров, недолго послушав разговор управляющего с районным руководством.

То раздражали его, то вызывали в нем недоумение и эти диспетчерские часы и общая обстановка в конторе. Приезжали налетом и ругались председатели колхозов — «не могу, не спрашивайте, нет деталей!» — отмахивался Лаврецкий; висела Нюра на телефоне, по зернышкам клевала сведения о ремонте — и Иванченко хватался за лысину: «Так мало? Не ошиблась ли Нюра?» Ни порядка, ни ясности. Провинция, всё-таки провинция! Остро вспоминались ему в такие минуты и собственный кабинет в комсомольском райкоме (зеркальное окно на проспект, тяжелые шторы, приученно тихие шаги по ковру Веруши, секретарши) и деловая обстановка приемов, разъездов, заседаний, строго ограниченных регламентом. Нравилась ли ему эта устойчивая, скрепленная распорядком жизнь? Да, нравилась, отвечала его склонностям и призванию, что́ бы там ни говорил Гоша…

А здесь всё не то, не так, и больше всего эти диспетчерские планерки. Но странное дело, удивлялся Арсений: проходило несколько дней, и недостающие детали вставали на свое место в машинах, и Нюрины зернышки складывались в приличные проценты, и звонили Лаврецкому председатели: «Всё в порядке, спасибо!»

Присматриваясь к людям «Сельхозтехники», Шустров не мог первое время понять, кто или что было здесь главной движущей силой. Иванченко был весь на виду, без загадок; Климушкин представлялся знающим, но себе на уме, Земчин — недалеким («напрасно тогда спасовал перед ним!»); другие управленцы — не лучше. Оставался Лесоханов. В этом было что-то необычное, подкупающее.

Лесоханов не шумел на планерках, молча щипал ногти, а если что требовалось от него, говорил неопределенно: «Там посмотрим. Что-нибудь попробуем», — и делал. Шустров замечал также, что и ремонтники, и трактористы понимают главного с полуслова, не медлят с выполнением его распоряжений. Но стоило ему увидеть, как Андрей Михалыч шлепает в своей замусоленной кепчонке по лужам, сопровождаемый Гайкой и Шайбой, или запросто подтягивает штаны в конторе, и уже почти невозможно было представить его без улыбки в роли снегиревского вожака.

На одном из диспетчерских совещаний Арсений доложил по просьбе Лесоханова о состоянии механизации на фермах. Говорил он выразительно, твердо, хотя и не без внутреннего напряжения. Каждое движение его сильных рук было точно выверено и как бы подкрепляло значимость слов: взмах — мысль отчеканена, еще взмах — еще мысль. В кругу людей, давно друг к другу приглядевшихся и знавших, казалось, всё, на что они способны, он был как ядреная опытная «вятка» в кучке рядового сорта ржи, и слушали его внимательно. А Лесоханов тихонько поддакивал: «Так, верно», — и поглядывал на других: неплох помощник?