Михаил Шитов - Свидания в непогоду

«Это верно, — размышлял Петро. — Подвожу. Как-никак, и они стараются образумить».

Горестно вспоминался ему праздничный снегиревский вечер. Не сдержался он тогда, гульнул, а на другой день товарищи по-своему проучили его. К вечеру он прибирал верстак, не замечая, как о чем-то перешептывался Миронов с Земчиным, выбегал куда-то Вася Бутырский. Но вот уже к звонку Вася ворвался вихрем в мастерскую, крикнул: «Ребята, сюда! Петро, давай живей!» Все выскочили на площадку, и в тот же миг из-за угла здания хлынули гулкие голоса; кого-то там стращали, уговаривали, а тот отругивался. Петро, ничего не понимая, смотрел на товарищей, они на него. Мрачнея вдруг, он услышал, как хриплый голос забрал во всю глотку: «Ты ждешь, Лизавета…» И тогда слесарь сорвался за угол. Под навесом сидел Миронов с магнитофоном собственной работы (всего несколько дней назад Петро помогал собирать его). «Выключи, выключи, Коля, хватит!» — взмолился Петро. Миронов повернул ручку: «Понял?» — «Понял, — сказал Петро. — Еще бы… Как это вы ухитрились?» Миронов и здесь нашелся: «Для друга чего не сделаешь!..» Да, что́ говорить, — сам, сам виноват…

За тонкой перегородкой просыпалась Васильевна, позевывала, трясла спичками. В приглушенном репродукторе что-то шуршало, готовясь к выходу. Петро тихо поднимался, ополаскивался в сенцах ледяной водой и, перекусив, шел на ферму.

Февральские метели за ночь меняли всё вокруг по своему произволу, заволакивали дороги и тропы. Выйдя из деревни, Петро ориентировался на темневший в низине ельник. С высоты Гришаков ферма была почти на виду: только спустись за овражек, обогни кустарник. Но дорога пропадала на глазах, огневой ветер прожигал лицо. Петро обходил сугробы и нырял в них, пока не набредал на следы ног в снегу. Значит, доярки уже прошли на утреннюю дойку.

Ферма смутно угадывалась впереди по полоскам света в окнах-прорезях. Где-то ниже блуждал хлипкий огонек «летучей мыши». В коровнике Петро обмахивал рукавицами снег с одежды, дул в залубеневшие руки. С улицы здесь было тепло. Мычали коровы, выдыхая клубы пара. В тумане блекло светились лампочки, — можно было не мигая смотреть на их оранжево мерцавшие нити.

Потрескавшаяся печь дымила в насосной всеми щелями. Петро подбрасывал в нее дровишки, но тепла так и не было. Приплясывая для обогрева, он брался за работу… Погодя, ко времени, приходили Агеев и дядя Костя, ведавший трубопроводом, колхозные механизаторы, и незаметно занимался день — по-зимнему недолгий, по-рабочему вместительный.

Иногда, промерзнув над отладкой механизмов, Агеев натягивал шерстяные рукавицы, хлопал ими:

— А не погреться ли нам, Петро?

Они шли в коровник и, подхватив из рук доярок тачки, громыхая ими по настилу, выкатывали навоз.

— Подвеску бы лучше исправили, — говорили доярки.

Агеев и сам помнил указание Шустрова — посмотреть на досуге монорельс. Как-то Петро сказал бригадиру, что утром проверил всю трассу, и особенно внимательно — тележки с кронштейнами. В них-то и оказалась загвоздка: лопнувшие оси нуждались в сварке.

— Это уж сложнее, — сказал Агеев. — Не к нам же везти!

— И не нужно, — возразил Петро. — Время выкроим, а мастерская здесь недалеко, в «Новинском».

Они прикинули: монтаж агрегата был в основном закончен, но испытание могло задержаться, — не хватало прокладок, которые должен был доставить Лаврецкий. Время для подвески нашлось бы.

Узнав о намерении механизаторов, доярки предложили им свою помощь. Осторожный Агеев колебался: Шустров уехал в «Рассвет», не было на месте и Ильясова, а затея со сваркой могла затянуться надолго. Но женщины принялись снимать тележки, и так как ничего у них не получалось, пришлось засучить рукава слесарям.

Спустя час Люда, молодуха в сиреневом платочке, пригнала с конюшни жеребца с розвальнями. В них погрузили три тележки. Петро встал на колени сзади, Люда, присев на передке, взмахнула кнутом, и розвальни весело заскрипели под откос, к Жимолохе.

— Ни пуха ни пера! — кричали доярки. — К вечеру вертайтесь!

Петро был в ударе, как всегда в минуты увлечения работой. Люда куталась на ветру в накинутую кем-то шаль, уверенно протягивала кнутом по лоснящемуся пегому крупу.

В совхозе был день получки и, по обыкновению, сопутствующее ей оживление. От мастерской к конторе и обратно сновали рабочие, кучились говорливо у верстаков.

Прибывших встретили гостеприимно. Хозяева сами втащили тележки в мастерскую, и молодой сварщик с горячими цыганистыми глазами, пылко поглядывая на Люду, без промедления приступил к сварке. Петро помогал ему, пока кто-то не тронул его за локоть. Он обернулся; узкоплечий длинный парень нескладно переламывался над ним:

— Замерз, вижу?

— Не па́рит, — сказал Петро.

— Тоже мне, сердяга… — Нескладный огляделся. — Идем, коли…

Петро догадливо, быстро поднялся с корточек, и они отошли в сторону. Вытянув из верстака начатую бутылку с водкой, парень набулькал три четверти стакана, подал Петру:

— За тобой будет.

— Не пропадет.

Солнце глянуло в мастерскую, жарко разлилось по верстакам.

Кусая луковицу, Петро блаженно смотрел на сердобольного парня, на хозяйство его в тесно забитом верстаке. Среди инструмента, клиновых ремней и иного добра лежали там пачки прокладок для доильных агрегатов.

— Вот эти штуки, того и гляди, зарежут нас, — сказал он. — Нигде не достать.

Нескладный прикрыл дверку верстака:

— Хлопочи штуки на две больших — выручу.

— Спасибо. Снабженец привезти должен.

Сбоку откуда-то выпрыгнул, точно чертик из-под земли, мужичок-коротышка с сухим темным лицом. Подозрительно взглянув на Петра, пискнул: «Чего тебе здесь?», а парня ткнул кулачком в бок. Петро отошел: «Ладно, и на том спасибо».

Скоро тележки были сварены и водворены в розвальни. Поблагодарив рабочих, Петро и Люда двинулись к выходу, но сварщик раскинул руки перед Людой, подмигнул:

— Куда, дорогуля? А расчет?

— За расчетом к Ильясову приходи, — улыбнулась Люда.

— Зачем мне Ильясов, с тобой дело имею, — и сварщик обхватил доярку за плечи.

— Отстань, чертяка! — смеялись рабочие.

На голодный желудок Петро захмелел, но в меру. Хорошо и быстро сделанная работа, дружеское участие совхозных механизаторов, кстати подвернувшийся день их получки и парень с посудой — всё настроило его на добрый лад. Прикорнув в кучке сена, он за обратную дорогу почти протрезвел.

На закате, когда пегий трусил к знакомой лощине, Люда окликнула Петра:

— Гляди-кось, начальство прикатило.

У ворот фермы стояла зеленая «победа».

— Прихожин из исполкома, — сказал Петро, протирая глаза.

Люда только теперь спохватилась: если вернулся Ильясов, как бы не дал нагоняя из-за лошади. Петро утешал ее: «Ты разве для себя брала?» — а у самого на душе было неспокойно.