Михаил Шитов - Свидания в непогоду

Спустя полчаса Петро и Аркашка, еще твердо ступая, вышли на улицу. До клуба брели долго, а когда пришли, оказалось, что это не клуб, а занесенная снегом рига. Тут появился какой-то бородач в тулупе, — опять звенел стакан, и ноги уже сами понесли Петра невесть куда. Он был один. Он видел и не видел дорогу, видел и не видел множившиеся в домах огни. Позже перед глазами замелькали окна клуба, — их было тоже с избытком. Кто-то, кажется, волок его, кто-то обжигал брезгливым взглядом…

Утром он выплыл из небытия, как из черной проруби, с трудом разодрал веки. Тяжелая голова, налитая горячим месивом, набатно гудела. Значит, не сдержался вчера… Мучительно, но нужно было припоминать подробности случившегося, — они ускользали, обрывались где-то возле риги. Что было дальше? Почему ноет предплечье?

Петро опустил ноги с топчана, огляделся: Агеева и дяди Кости не было. Проспал! Он торопливо ощупал карманы ватника, глянул в зеркало и заныл: до того омерзительная морда показалась там.

В сенях Петро, проломив лед в кадке, старательно сливал на голову студеную воду. Из своей комнаты вышла Васильевна, почмокала утешительно:

— Не застудись, болезный.

Петру очень хотелось узнать у сторожихи, что было вчера. Преодолевая стыд, спросил.

— Ничего, хорош был, батюшка, — сказала она. — С Аркашкой-то свяжешься — сраму не оберешься. Всё жалобился вишь, за что тебя с тунеядцами да с этими, как их… с бюрократами приравнивают. — Пытливо посмотрела на слесаря. — И верно, какой с тебя бюрократ!

Петро хмыкнул досадливо: вот ведь куда загнул!

— За дело, Васильевна, приравнивают таких, — сказал в сердцах. — Сами не живем как положено и другим мешаем. А дальше что?

— А дальше этот ваш инженер пришел с Ильясовым, и тоже будто тепленькие. Они танцевать с девками, а ты всё топочешься. Тут инженер и схватил тебя за руку, другой ваш еще подоспел. Сюда вот стянули, а я, не серчай уж, нашатыря преподнесла.

— А так никого не забижал?

— И этого хватит, батюшка.

На душе у Петра немного отошло. Но самое неприятное было еще впереди: встречи с людьми, выслушивание упреков, расплата… И уже не как обычно шагалось на ферму — с добрым зарядом энергии, а через силу, словно на ногах были свинцовые бахилы.

В насосной Агеев запускал на холостом ходу двигатель. Петро неслышно подошел сбоку, взглянул на товарища: глаза его нацелены на мотор, тонкие губы вытянуты, — посвистывает. На правой скуле свежая ссадина со следами йода по краям. У Петра ёкнуло внутри: не он ли смазал ненароком?

— Вадим, — позвал робко.

Агеев голоса не услышал, но голову повернул, поздоровался.

— Послушай-ка, Петро, — крикнул, приседая. — Не подшипники стучат?

Петро наклонился, прислушиваясь, и оттого, что разговор начался с будничного вопроса, он опять приободрился; хотелось немедленно сделать что-нибудь хорошее, услужить товарищу.

— Поджать надо немного. Это я сейчас, Вадим.

Агеев выключил мотор. Стало слышно затихающее позванивание оконных стекол. Петро разогнулся, провел ладонью по лбу:

— Черт меня дернул вчера с Аркашкой с этим.

Вертя в руках гаечный ключ, Агеев усмехнулся:

— При чем тут Аркашка, Петро?.. Это видишь? — и пальцем тронул ссадину.

— Я? — испуганно прохрипел Петро.

— Нет, не ударил. Толкнул — об стену угодил.

— Ты уж не обижайся, Вадим…

— Эх, Петро!.. Давай-ка лучше по-быстрому подключайся. Жаль, прокладок нет, а то можно хоть и сегодня испытать.

Петро вздохнул, подтянул рукава ватника и принялся за работу. Всё реже оглядывался он на дверь, поджидая Шустрова. Но вскоре после обеда весь подобрался, заслышав знакомый голос. Шустров произнес общее «здравствуйте!» (в насосной кроме Петра и Агеева было несколько доярок), подошел к насосу, где работал Агеев.

Осторожно звякая инструментом, Петро старался по голосу инженера определить, какое у него настроение и как в связи с этим повести себя, Шустров шутил с доярками, все вспоминали вчерашний вечер в клубе, и сколько ни ждал Петро — о нем не было сказано ни слова. «Может, и пронесет», — обнадеживал он себя. Но как только доярки ушли, негромкий и ровный голос позвал его:

— Поди-ка сюда, Петро!

Петро поднялся, тяжело, деревянно пошел за Шустровым в угол насосной, где стоял верстачок-времянка.

— Садись.

Он сел на единственную в насосной табуретку.

— Что, Петро, будем делать?

Голос мягкий, вразумляющий, но вопрос, видно, с дальним прицелом. Только выдержать эту минуту, не встречаться взглядом с прозрачными льдинками… Не поднимая головы, Петро исподлобья глядел на Шустрова, — тот стоял у стены, покачиваясь.

— Думаешь?

Петро пожевал шершавыми, как наждачная бумага, губами.

— Думаю, Арсений Родионыч. И сам не пойму, как это…

— Чего же непонятного тут? Напакостил. На всё село осрамился. Агеева зашиб вон…

Петро — голову ниже. Молчит. А голос — по-прежнему мягкий и совсем бы, кажется, дружеский, но с тонким, как стерженек, неуловимым пренебрежением, нижет и нижет:

— Мы механизаторы, Петро. Почетно это звание, надо гордиться им. А ты топчешь его. Забываешься… Иванченко-то мне придется доложить? И Андрею Михалычу тоже.

— Не надо, Арсений Родионыч, что хотите, только не ему!

— Вот видишь, как нехорошо. — Шустров озабоченно почесал подбородок. — Из-за этих художеств тебе могут и квартиру не дать, и еще с работы выгонят… Иди уж, что с тобой…

Оглядывая Петра, его скуластое лицо с нездоровым цветом кожи, Шустров покривился: каким же можно быть жалким, если не владеешь собой! Он мысленно примерил себя к Петру, и самое это сравнение показалось ему нелепым: ничего общего с такими людьми у него нет и быть не может. Эта мысль удовлетворила его и, вернувшись к Агееву, он заговорил об испытании установки.

— Вхолостую можно и сейчас попробовать, — сказал Агеев.

Шустров загорелся:

— Давайте-ка!

Прощупывая пальцами ремень привода, Агеев тянул его от шкива мотора к насосу. Петро подкручивал гайки на крышке насоса; обтерев ее ветошью, сказал подходившему Агееву:

— У меня всё готово. Тебе помочь?

Вдвоем они натянули тугой, натянувшийся, как струна, привод на шкивы, проверили их посадку.

— Кажется, всё. — Агеев еще раз обошел установку, присматриваясь к отдельным узлам.

Петро смахивал следом соринки с машин, подбирал гаечные ключи, тряпки.

— Давайте-ка, — повторил Шустров.

Агеев включил рубильник. Мотор взвыл и, сразу же набрав скорость, ровно загудел. Ожили, наливаясь теплом, металлические конструкции, привод с легким шелестом погнал энергию к шкиву насоса.

— Вы бы и аппараты подключили, — говорили, теснясь у входа, доярки. — Что впустую гонять!

— Теперь уж немного, потерпите, — сказал Шустров. — Завтра испытаем по-генеральному, с трубопроводом.