Михаил Шитов - Свидания в непогоду

— Хватит? — спросил Агеев.

Шустров наклонил голову: достаточно! Агеев направился к рубильнику. За его спиной что-то вдруг звучно распороло воздух, щелкнуло, как бич. В ту же секунду Петро увидел стремительно взметнувшуюся между шкивами узкую черную змею; опав с шелестом, она конвульсивно вздрагивала на полу.

Мотор продолжал работать, чуть изменив тон, облегченней, но насос остановился. В полуметре от него черным комом лежал у стены свернувшийся привод.

— Слетел? Лопнул? — встревоженно спросил Шустров.

Выключив мотор, Агеев поднял ремень, растянул его: показались рваные концы.

— Качество! — бормотнул Шустров. Осмотрев концы, бросил их. — Ставьте запасной.

— А вы спросите, есть ли он, — сказал Агеев. — Ни одного не осталось.

— То есть как? А в фургоне?

— И в фургоне нет, — подтвердил дядя Костя. — Беда с этими ремнями: лопаются, как пузыри.

Разминая тугую папиросу, Шустров сказал резко:

— Слушайте… Черт знает что!.. Неужели нельзя было подумать об этом раньше?

— Думали, Арсений Родионыч, и вам напоминали, — терпеливо возразил Агеев. — А получается так потому, что всё гоним в ущерб качеству… О запасных частях некогда позаботиться…

Шустров прервал его:

— Плохо, что в ущерб качеству, Вадим. Это тебе, как бригадиру, не делает чести. А наверстывать будем.

— Я могу достать ремни. Сегодня, — сказал Петро. Отводя глаза от вопросительных взглядов, добавил потише: — Вчера в «Новинском» у одного парня видел. Предлагал он.

— За милые глаза? — недоверчиво спросил Шустров. Сломал папиросу, достал другую. — Что за парень?

— Совхозный. Не знаю его.

Шустров чиркнул спичкой. Процедил, сжимая губами папиросу:

— Опять что-нибудь отчудишь?

— Я возражаю, — сказал Агеев, свертывая ремень. — Что за снабженец у тебя, Петро, объявился? Рассчитываться как будешь?

— Как… В долг, что ли. Скажу — вернем…

— Нет, не дело это.

Шустров дымил, соображая:

— У Лаврецкого ремней не будет — не заказаны… Что ж, сходи, Петро, — решился покладисто, не глядя на Агеева.

Петро застегнул ватник и, как был, — в резиновых сапогах и в сдвинутом набок треухе, зашагал знакомой дорогой в совхоз.

Солнце стояло невысоко над лесистыми холмами. Голубые тени от леса и от холмов ложились на снег сочными, резкими мазками; в распадках, где текла Жимолоха, они сгущались до синевы. Несильный ветер с ленцой щипал уши, нос. Петро снял рукавицы. Прижимая их подбородком к груди, развязал и опустил наушники.

Гришаки и совхозный поселок стояли друг против друга, на холмах. Дорога между ними шла заснеженными, в молодом ольшанике, низинами. Первые полчаса Петро шел сгорбившись, точно волочил тяжелый груз, взваленный на себя в Гришаках. Дернуло же его за язык с этим ремнем, с услугой Шустрову! Он ругал себя: как будет, в самом деле, рассчитываться с совхозным делягой механизатором, что он за человек? Как неприкаянный спустился он в низину, в полосу длинных теней, где ветер совсем стих и стояла освежающая тишина. И эта тишина, простор высокого неба смирили понемногу его волнение. Безмолвие приникло к нему — успокаивая, проясняя мысли. Он сделает, что обещал. Он наверстает, лишь бы не падать так никчемно, обидно…

Дорога некруто набирала высоту. Чистейший снег вспыхивал на скатах зелеными, синими, рубиновыми искрами. Скоро показался поселок, и еще через несколько минут Петро вошел в мастерскую.

Нескладный парень стоял у своего верстака. Выдавливая улыбку, Петро поздоровался с ним, спросил о самочувствии. Парень кисло распустил губы, пожаловался, что со вчерашнего дня не брал в рот ни грамма. Он был явно не в духе от такого долгого перерыва.

Петро понял, что его шансы на успех уменьшаются.

— Слушай, — подступил он без обиняков. — Ты вчера насчет прокладок и клиновых ремней говорил. Пару ремней дашь?

— Трояк гони.

— Сейчас у меня нет. Но мы на днях здесь…

Парень потянулся:

— Не выйдет. За тобой должок еще.

— Верну. Даю слово — всё верну! — с пылкостью, которая неожиданно подняла его в собственных глазах, заговорил Петро и левой рукой схватился за борт ватника.

Глаза нескладного остановились на руке Петра:

— Часы давай. В залог.

Петро опешил, но времени на размышление не было: в мастерской собирались тени, за окном золотились верхушки сосен.

— Сквалыга ты… — и рывком снял часы.

— Вот это другой разговор, — ожил нескладный. Огляделся, не спеша завернул ремни в бумагу. Подавая сверток Петру, сказал: — Как в магазине. Держи…

— Чего это? Чего вы тут? — пискнуло рядом, и опять, как вчера, будто из-под земли показался мужичок-коротышка с сухим лицом.

— Товарищ проведать зашел, — сказал парень, незаметно показывая Петру на дверь.

Успев сунуть сверток за отворот ватника, Петро отправился восвояси. У двери мастерских цыганистый сварщик задержал его еще ненадолго, справившись о Люде и о тележках. Мимо торопливо прошли коротышка и нескладный. «Совсем как Пат и Паташон», — подумал Петро, провожая их взглядом. И что-то будто знакомое блеснуло на миг в его памяти.

Солнце зашло. Низины заволакивались сумеречной синевой. Определив направление по чуть видневшимся Гришакам, Петро спустился с холма. Шагалось легко, снег певуче скрипел под ногами. Гоня прочь беспокойную мысль о часах, Петро старался думать о товарищах, об испытании установки. Тишина в низине стала совсем необычной, настораживающей, и теперь хотелось поскорее уйти от нее.

Время шло, и Петро шел, не думая вначале о нем. А дороге всё не виделось конца; она стала почему-то ухабистой, скользкой и, кажется, не собиралась выползать из ольшаника. Может быть, было уже десять, а может быть, и к полуночи, — черт бы побрал эти часы! Вдруг у ног его замерцала широкая полоса голубоватого снега, и он узнал Жимолоху. За рекой ползли ввысь, переливались огоньки, точно кто-то разбросал по холму сияющие зерна. Сопровождаемый собачьим лаем, Петро вошел в Гришаки.

Из клубной клетушки, когда он открыл дверь, пахну́ло дымным теплом. Дядя Костя напяливал на плечи полушубок. Агеев — в пальто и в шапке — обтягивал на руках перчатки. У стола, подперев ладонью подбородок, стояла Васильевна.

— Пришел-таки, пришел! — обрадовалась она.

Агеев, гася на лице тревогу, спросил:

— Что так долго?

— Пока туда, пока сюда, — сказал Петро, выкладывая на стол сверток. — А вы что это? Куда?

— На именины собрались, — усмехнулся дядя Костя.

Развернув сверток, Агеев осматривал ремни; дядя Костя, тоже ощупывая их, прижмурил глаз:

— Слышь, Петро. А товар-то вроде как наш!

— Ты скажешь, дядя Костя, — ответил Агеев. — Печать, что ли, на них? Все одинаковы!

Петро потрогал ремни, ничего не сказал. Среди ночи он беспокойно проснулся. То ли приснилось ему, то ли вспомнилось, что говорила Евдокия следователю, — он увидел себя идущим в поздний час к баньке. Кругом тишь, луна мутно светит за деревьями, и он топает, а навстречу, от складского забора, движутся две темные фигуры — одна высокая, сутулая, другая вполовину мельче; приблизились к бане, потоптались и круто повернули к реке. «Что за чертовщина! Неужели они?» Петро закурил, поднес по привычке огонек к руке и сейчас же с досадой загасил его.