Михаил Шитов - Свидания в непогоду

— Ничего удивительного! В технике он силен: боится на трактор сесть.

— Верно говорят, ребята: портфель таким, должно быть, с самого рождения к пупку привязывают…

— Погодите, ребятки, — вмешался Лесоханов. — Больно уж вы так — единым махом… Мы же о душевой, а не о Шустрове.

— Давайте решим по-рабочему, Андрей Михалыч, — предложил Агеев. — Соберем хотя бы сейчас производственное совещание, и пусть Шустров доложит, в чем дело.

Андрей Михалыч не ожидал такой активной реакции на свое собственное предложение. Он не хотел обострять отношений с Шустровым, надеялся, что со временем коллектив подшлифует его и они сработаются. Но на самом совещании всё обошлось без конфликтов. Шустров не заставил себя ждать — пришел без промедлений. Догадался ли он о настроении людей, обдумал ли всё заново, но вопросы выслушал, ответил на них обстоятельно, а под конец сказал, что обязательно еще похлопочет и что сам понимает: душевая нужна.

В ближайшие дни он поехал в город. Пришлось, как он потом рассказывал, и по проектным организациям побегать, и в облисполкоме покланяться, прежде чем душевая получила путевку. Так месяц и сгорел ни про что! «Вот тебе и отмеряли семь раз: а на восьмом хлопот не обобрались». После этого случая уверовал Андрей Михалыч еще больше в силу коллектива: он и подскажет, и мозги вправит, если нужно.

Так думал в это мартовское утро Лесоханов, шагая по мерзлой тропе к конторе. День разгорался, окна домов розовели в лучах солнца. По кучам навоза драчливо столовались воробьи.

Пройдя к себе, Андрей Михалыч с удовольствием вдохнул нагретый, припахивавший березовым дымком воздух: «Ух, благодать!» Снял ватник, блаженно прислонился спиной к горячей печке.

В дверь постучали, вошел Шустров:

— Промерзли, Андрей Михалыч? С обхода?

— Благодать, говорю. Теплынь… Присаживайтесь.

Подтягивая в коленях брюки, Шустров сел к лесохановскому столу. Поговорили о погоде, о ремонте техники. Андрей Михалыч высказал свои замечания о работе мастерских.

— Вчера поздно мне позвонили из города, не хотел вас беспокоить, — сказал Шустров, помолчав. — Область совещание созывает. О готовности к весне, об опыте работы.

— Вот и съездите, Арсений Родионыч. Послушайте, что люди доброго скажут.

— Послушать, конечно, полезно. Но дело в том, что должно быть наше сообщение о реконструкции и перспективах ремонта.

Лесоханов отнял руки от печки, подул зачем-то на них.

— Не рано ли на трибуну лезть?

— Начальству, должно быть, видней, — улыбнулся Шустров. — Докладывать, раз требуют, придется, а в этом деле вам, Андрей Михалыч, и карты в руки.

— Ну, — возразил Лесоханов, — вы же знаете, какой я говорун…

«Значит, я говорун?» — подумал Шустров, отметив тотчас, что эта мысль не вызывает в нем ни обиды, ни протеста. Мельком подумалось еще, что другого ответа от Лесоханова он, кажется, и не ожидал, а хотел лишь формальным его отказом от выступления развязать себе руки. Теперь можно было готовиться к выступлению самому, но что-то неясное беспокоило его. Он тоже помнил все события, связанные с переоборудованием мастерских, и свою роль в них; особенно отчетливо, в деталях, видел он настороженные лица ремонтников, когда пришлось отчитываться перед ними, как школяру перед экзаменаторами…

Утром, в день совещания, его пригласили к Узлову. От неяркого солнца в просторном кабинете председателя облисполкома было светло и уютно. В открытую форточку венецианского окна заглядывали ветви липы.

— Весна нынче должна быть ранняя, дружная, — сказал председатель, встретив Шустрова, как обычно, посреди кабинета и беря его под руку. — Как там у вас, в Березове?

Шустров давно заметил, что слова «понемногу», «что-нибудь», «кажется» и иные в этом роде не нравятся Узлову и, наоборот, точные, произносимые по памяти, цифры и категорические утверждения настраивают его доброжелательно. Осмыслив еще накануне районную сводку, он изложил ее, коротко рассказал о реконструкции мастерских. И это умение держаться, быть нужным в нужной обстановке, оттеснило в нем беспокойные снегиревские сомнения, а на первый план выдвинулось и твердо стало сознание важности своей деятельности.

— Вижу, дела у тебя идут неплохо, — говорил Узлов, мягко ступая по ковру. — Поток на ремонте, новая технология — всё это очень важно. Надо доложить обо всем этом народу.

Они подошли к окну, за которым клубился в весеннем мареве город. Шустрову нравилось, что председатель облисполкома доверительно брал его под руку, обращался, не унижая его достоинства, на «ты». Знакомые детали узловской биографии припомнились ему. Почти невозможно было представить в этом внушительном седом человеке деревенского подпаска, каким он, судя по биографии, был еще в двадцатых годах. «От пастуха ничего в нем, конечно, не осталось, кроме строчки в анкете, — размышлял Шустров. — Так ведь и я могу считать себя от сохи!» И еще подумалось ему о возможности повторения такой же биографии. А Узлов, постукивая пальцами по подоконнику, говорил негромко, но точно обращаясь к аудитории:

— Техникой у нас сельское хозяйство насыщается быстро. Нужны, по-видимому, новые методы обслуживания. Подумай, — он снова взял Шустрова под руку, — может быть, целесообразно реорганизовать самую форму ремонта: ввести, скажем, круглогодовые графики. Насчет автомашин подумай. В колхозах их завелось много; не лучше ли создать районную автоколонну?

«График, колонна», — засекал в памяти Шустров, и ему уже рисовались стройные ряды машин, идущих по березовским проселкам, и такие же стройные колонки цифр в планах ремонта, а где-то дальше, в дымчато-голубой, как это марево, перспективе, привиделся и сам он, сидящий в просторном кабинете. Он улыбнулся, обозвав себя мальчишкой, а вслух сказал:

— Мы уже думали об этом, Федор Иваныч.

— Вот и хорошо. — Узлов потрепал его по плечу. — Выступайте, товарищи, зачинателями добрых дел!..

Через два часа, докладывая совещанию о планах ремонта техники, Шустров упомянул и о графике, и об автоколонне, превратив ее из районной в межрайонную. Его выступление вызвало большой интерес. Он, правда, немного сбился и заговорил невпопад, когда какой-то дотошный инженер зачастил с сугубо техническими вопросами, но на дотошного вовремя зашикали, и всё обошлось благополучно.

На следующий день, перед отъездом в район, Шустров увидел в областной газете отчет о совещании, групповой снимок его участников и отдельно, в овале, себя на трибуне. Себя он не сразу узнал, — слишком, вероятно, постарался ретушер, но фигура выглядела внушительно. Снимок в газете и статья вернули его к старой мысли: «Другие могут, почему же я не могу?» Но сейчас же новая мысль кольнула беспокойно: как ко всему этому отнесутся в Снегиревке? «А, Снегиревка! — отмахнулся он. — Будь самим собой…»