Михаил Шитов - Свидания в непогоду

— Вы это что же — сами надумали?

— Время такое, знаете…

— Где там! Время самое что ни на есть горячее, до костей пронимает, — вроде бы в шутку отозвался Иванченко, а глаза растерянно замигали. — Взять хотя бы вот по вашей части. Нынче насчет механизации ферм, пожалуй, противников и не сыщешь, все «за». А как до дела, у одного транспортер поставлен — не работает, другой оборудование завезет — не ставит… Вы Прихожина знаете, нашего председателя исполкома?

— Нет, — сказал Шустров.

— Теперь вот жмет на нас: доильные установки завезли, а не монтируем. Конечно, и мы не без греха, однако и хозяйства не больно-то на них, на новые, зарятся. Корма им важней.

— Всё нужно, — сказал Шустров. — По поводу установок мне Федор Иваныч тоже говорил.

— Какой Федор Иваныч?

— Узлов, — ответил инженер.

— Вот видите, — уважительно произнес Иванченко. — Что ж, Арсений Родионыч, теперь вам и карты в руки. Разве что на ремонт иной раз отвлечем, уж это не обессудьте… Д-да, — помедлил он. — Дел по горло, и как будто поспеваем, но и помех невпроворот. За что ни возьмешься — нехватка. И Лаврецкий тут еще нудит: «Не спрашивайте и не ждите!»

— Я бы на вашем месте потребовал, и всё тут, — щелкнул пальцами Шустров. — Раз надо — какие могут быть разговоры?

Длинные тонкие пальцы снова привлекли внимание Иванченко. Исподволь он перевел взгляд и на лицо собеседника: светлые глаза смотрят спокойно, щеки и крупный подбородок отсвечивают холодноватой голубизной.

— Лаврецкого — это я к примеру, — сказал он, остывая. — Этот всё равно достанет. Однако туго приходится, весьма туго.

Собрав в кучу бумаги на столе, он поднялся, мельком глянул в окно:

— Вот и солнышко на заход пошло… Время-то как идет! — и вдруг припал к самому стеклу: — Ишь как шурует, легавая… Никак по следу тянет!

— Что там такое? — поднялся и Шустров.

— Беда у нас позапрошлой ночью случилась: кража, — говорил, не отрываясь от стекла, Иванченко. — Как раз по вашему ведомству.

— То есть?

— По доильным агрегатам прошлись.

Шустров подошел к окну. Вдоль глухого забора, со стороны улицы, торопливо, пригнувшись, шагал человек в милицейской форме; на поводке, который он держал в вытянутой руке, рвалась вперед, вынюхивая землю, овчарка. Поодаль спешил мужчина в кожаном полупальто.

— Мои попутчики, — сказал Шустров. — Вот не знал, что и помощь рядом едет.

— Этот, в кожанке, следователь из района, — пояснил Иванченко. — Такая неприятность, да уж теперь-то небось разберутся… С жильем пока туго будет, Арсений Родионыч, — без паузы продолжал он, возвращаясь к столу. — До весны, по крайней мере. Поместим вас на время в комнате для приезжих.

— Что делать, — посетовал Арсений.

— А сейчас, ежели хотите, в мастерские наведаемся. Там, наверное, и главного застанем, Лесоханова.

По широкой, хорошо утоптанной дороге они подошли к зданию мастерских. Солнце плавило верхушки дальних холмов, деревья там полыхали багрянцем. На площадке вразнобой шумели моторы, устало придыхал компрессор.

Шустров осторожно, подбирая по́лы плаща, переступал распластанные гусеницы, станины культиваторов. Ремонтные рабочие и трактористы собирали инструмент, балагурили. Все они казались Шустрову на одно лицо: чумазые, крепкозубые, в одежке на живую нитку. В сторонке, под разлапистой елью, таился зеленый ларь с вывеской «Пиво — воды», — там уже кучкой теснились любители прохладительного.

— Ларьку бы не место здесь, — сказал мимоходом Шустров.

— Воюем, — неопределенно ответил Яков Сергеич.

Озираясь по сторонам, он искал Лесоханова. Шустров заметил, что рабочие встречают управляющего приветливо, иные, постарше, запросто называют его «Сергеичем» и на «ты». Где-то за мастерскими они остановились у трактора ДТ-54 с навесным громоздким механизмом.

— Разбрасыватель удобрений. Собственной конструкции, — значительно произнес Иванченко.

У передка трактора пригибался на корточках рабочий, шарил руками по земле; из-под машины высовывались, носками кверху, ноги в резиновых сапогах.

— Стоп. Он, — сказал Яков Сергеич и негромко позвал: — Андрей Михалыч!

Одна нога в сапоге повернулась набок. Снизу послышался голос с ленцой:

— Чего там?

— Шабашить время… Глянь — подмога тебе явилась.

— Сейчас. Сей момент.

Ноги приподнялись, уперлись в землю, но убираться не спешили. Еще с минуту звякал гаечный ключ. Переместись для удобства на четвереньки, рабочий — крепыш с лобастой головой — заглядывал под низ агрегата. Иванченко неловко переминался… Наконец ноги развернулись в сторону. Из-под рамы трактора показалась голова в кепке с повернутым к затылку козырьком. Блеснули зубы:

— Держи, Петро. Осторожно, в нем гайки не закручены.

Мускулистые руки подали снизу, на весу, стальной диск. Крепыш принял его и так же бережно опустил на землю.

— Получается? — спросил Иванченко.

Петро откашлялся в кулак, сказал хрипловато:

— Получится.

— Застудился, что ль? — спросил опять Иванченко и, не получив ответа, вздохнул: — Эх, Петро, говорил я тебе, говорил…

С земли поднялся Лесоханов, медленно разгибал затекшую спину.

Был он невысок, худощав, черен. На плечах мешковато горбился замызганный ватник, лицо темнили пятна масла, и только зубы — один к одному — блестели, когда знакомился с приезжим.

— Руки не дам, грязная. — И сразу повернулся к рабочему: — Теперь ясно, Петро? Лопату зафальцуй по своему эскизу, а там еще поглядим.

— Есть, Андрей Михалыч!

— Гайка! Шайба! — вскрикнул неожиданно Лесоханов.

Из-за ларька «Пиво — воды» выскочила облезлая дворняга. Виляя хвостом, неторопливо засеменила к Лесоханову.

— Шайба! Шайба! — закричал он громче, и другая дворняжка, точная копия первой, только вдвое поменьше и помоложе, завиляла вдали хвостом.

— Где мама, там и дочка… Ну чего лезешь, дуреха? К дому пора! — улыбнулся Лесоханов, а Шустрову как будто особо сказал одним только взглядом: «Уж вы, товарищ, не обессудьте, что они у меня такие… Зато славные!»

— Пошли, Михалыч, — сказал Иванченко, сторонясь метавшихся от удовольствия собак.

Лесоханов поднял с земли замусоленную папку. Смахивая с нее пыль, остановил беспокойный взгляд на Петре: тот сторонкой, бочком, продвигался к разлапистой ели.

— Петро! Куда?

Петро оглянулся, приложил руку к груди:

— Папиросы, Андрей Михалыч… Честное слово — папирос нема!

— Смотри мне!

Назад возвращались медленно. Шустров с интересом слушал разговор о делах «Сельхозтехники», присматривался к новым знакомым, и ему казалось, что он давно знает и снегиревские дела и этих простых людей. Он был заметно выше спутников своих, шел в середине, заложив руки за спину, и прочно ставил ноги на землю.