Михаил Шитов - Свидания в непогоду

«Как ни крутись, дорогой, а надо признаться, что ни черта у тебя не вышло с этими графиками. Сложи-ка лучше, пока не поздно, оружие». — «Но что скажут люди?» — «А ничего. Ты легонько спусти на тормозах, и всё обойдется…»

— Черт знает что! — ругнулся вслух Шустров, прикуривая одну папиросу от другой. А спорщики не унимались, и уже совсем непостижимо один из них обернулся вдруг Узловым; спокойно, с непреложной уверенностью говорил он: «Выступайте зачинателями добрых дел, товарищи». А другой — медлительный и точно в чем-то еще сомневающийся — скупо улыбался в ответ: «Предложил нужное дело — сам первый рукава и засучивай».

«Идеи наши, деньги ваши», — зло вспомнилось Шустрову. «Хорошо говорить так, сложив ручки под подбородком. А вот сам поезди, потолкуй с такими, как Володя, Бидур…»

Но сейчас же щепетильность возмутилась в Шустрове: нет, о Бересневе нельзя так говорить. Нечестно это… Он осторожно притушил папиросу и, ничего не решив, с тяжелой головой пошел спать.

На Жимолохе двое рыбаков долбили лунки во льду. С утра пощипывал мороз, но солнце уже разгоняло низкий туман, обещало потепление. Один из двоих, широколобый, в ватнике, выравнивая свою лунку, сказал товарищу — глыбе в туго опоясанном тулупе:

— Беда, если и здесь не потянет. Засмеет Евдокия!

— Потянет, — пробасила глыба. — Говорю ж тебе: прошлый раз вот такой ящик приволок — и на жарку, и на варку, и коту хватило. На мормышки, правда.

— На мормышки и я думал…

Рыбаком в ватнике был Петро, в тулупе — Тефтелев-Малютка. Приятели спозаранку забрели подальше от Снегиревки, где по выходным любители подводного лова густо исковыривали всю реку. Здесь, за мыском, было тихо, безветренно. Над горушкой вдали столбами поднимались в небо дымы поселка.

— Ты чего-то насчет колец начал? — спросил Тефтелев, осторожно спуская в воду блесну, сверкавшую, как сколок зеркала.

— Кольца, говорю, просил посмотреть. Заменить надо…

Разговор шел о шустровской «победе». Пристроившись на бидоне и тоже опустив в лунку блесну, Петро рассказывал, как дядя Костя, обкатывая готовую уже машину, обнаружил подозрительный стук в цилиндрах. Оказалось, что еще весной механик ДЭУ, к помощи которого прибегал Шустров, поставил на поршни неисправные кольца.

— Лезь, лезь, дорогуля, вот так! — подсек Малютка, и красноперый окунек затрепетал на вытянутой им леске.

Петро с завистью взглянул на приятеля, но спустя минуту и сам добыл крупную плотицу. Они закурили и, не теряя времени, опустили блесны в воду.

— Кто только не занимался этой машиной! — вспомнилось опять Малютке. — И мне ведь как-то предлагал.

— Это верно, — сказал Петро. — И дядя Костя, и даже Андрей Михалыч… А вчера — только я во двор, смотрю — сам топчется у машины; меня подманил: «Не можешь ли кольца заменить?»

— И ты как?

— Я что ж… Натура у меня отходчивая, Боря. Вначале-то подумал было: кукиш, сам расхлебывай. А вижу — говорит обходительно… Просил сегодня домой зайти.

— Смотри ты… Глядь, и на полбанки будет.

Петро головой встряхнул:

— Нет, Малюточка… Насчет этого я теперь в трех водах крещенный. Хватит!

— Так-таки и завязал?

— Нет, зачем же… Спокойней стал к этому делу…

Часа через полтора они возвращались в Снегиревку довольные, с хорошим уловом. Евдокия тоже была довольна, мужа не пилила. Вытрусив рыбу в таз с водой, стала готовить ужин. А Петро, отдохнув, снова натянул ватник и ушанку.

— Куда это? — спросила Евдокия.

— Шустров просил насчет машины зайти.

Евдокия, слова не сказав больше, отвернулась к столу. Муж в самом деле остепенился, и она уже не так придирчиво расспрашивала его, если направлялся куда-нибудь в неурочное время.

Петро поднялся на второй этаж, впервые за всё время позвонил в квартиру Шустрова. Дверь открыл сам хозяин. Был он в темном, простеньком, должно быть рабочем, костюме; одна рука по локоть засунута в охотничий сапог, в другой тряпка.

— А, Петро! — улыбнулся. — Дверь-то закрывай. Надует.

Переступив порог, Петро встал у косяка.

— Я тебя всё давеча ждал, засветло, — говорил Шустров, опуская на пол сапог. — Думал, сразу и к машине пройдем.

— Сразу, Арсений Родионыч, такое дело не делается, — сказал Петро и сейчас же заметил, что произнес эти слова необдуманно и с какой-то неприятной двусмысленностью в голосе. Поправляя себя, добавил: — Еще успеем посмотреть.

— Знаю, Петро, что дело канительное. Я-то хотел тебе кольца показать. Ты погоди.

Шустров ушел на кухню, оставив дверь открытой, и было видно, как выдвигал там ящик буфетика. Оранжево светилась щель в другой двери — в комнату; слышались голоса Марии и Ирины. Петро перевел взгляд со щели на охотничий сапог, вздохнул.

— Вот посмотри, вчера достал, — сказал Шустров, вернувшись с кольцами, обернутыми в восковку.

— Вроде такие. Надо посмотреть, — отгибал восковку Петро.

— Побыстрее хотелось бы… А это, — Шустров извлек из кармана синий, вдвое сложенный бумажный квадратик, протянул его Петру: — На́-ка, в счет работы.

— Зачем, Арсений Родионыч. Так сделаю…

— Много же не даю, чудак, — улыбнулся Шустров. — Может, и прикупить что понадобится… А если это надумаешь, — он щелкнул пальцами по скуле, — смотри, только дома. Под подушкой!..

Петро тихо прикрыл за собой дверь шустровской квартиры. С минуту постоял на лестничной площадке… На реке он не обманывал Малютку, говоря, что стал спокойней к «этому делу». Бывало, и деньжонки лишние заводились, и червячок по-старому посасывал, — крепился. И сейчас он ощутил знакомое посасывание, но было что-то необычное, будто неприкаянная пятерка эта обжигала руки, и хотелось поскорее от нее избавиться. Поганая мыслишка забрела в голову: раз сам начальник благословляет — почему не приложиться? «Под подушкой, значит, — бормотнул Петро. — Ишь ты, чего захотел, — под подушкой!» — и, стуча сапогами, грудь вперед, вышел на улицу.

А Шустров, подняв сапог, вернулся на кухню. Складывая в ящик поршневые кольца, вспомнил растерянное лицо Петра, подумал неясно: «Вот и все они так: по головке погладишь — придут». Однако ожидаемого удовлетворения эта мысль не принесла. Случайно он взглянул в зеркальце буфета. От тени, что ли, или от неяркого света щеки показались серыми, обрюзгшими. Он провел ладонью по ним и подумал досадливо, что забыл сегодня побриться…

После ночной баталии двух спорщиков, раздиравших совесть Шустрова, он решил, в конце концов, примириться с крушением своих планов, спустить на тормозах. Поездки с организацией графика легонько сошли на нет, за ними поутихли и разговоры. И тут обнаружилось неожиданное: Шустров почувствовал себя как бы не у дел.

Проведя однажды диспетчерское совещание, он долго сидел в одиночестве, бесцельно перебирал бумаги. На минуту лишь зашла Кира Матвеевна — подписать приказ (по части их составления она была мастерицей), да раза два прозвонил телефон, и всё. Шустров, потягиваясь, встал из-за стола. Увидел в окне резво пробежавшего Кузьмича, кучку механизаторов, споривших вдали, у трактора, и подумал: «Всё идет своим чередом». Он вышел из кабинета, заглянул в одну комнату, в другую, и снова явилась та же мысль: всё идет как положено. Можно было чувствовать себя спокойным, но неопределенная тревога мутила его. Он мог здесь быть, мог не быть, и всё так же шло бы своим чередом.