Михаил Шитов - Свидания в непогоду

В пятницу, к концу рабочего дня, когда он, прибрав бумаги, собирался домой, дверь без стука раскрылась и в кабинет вошел рослый и грузный седобородый старик — крепкий, как битюг, в просторном пальто и в каракулевой шапке.

— Батя? — Шустров поднялся и руки раскинул. — Какими ветрами?

— Он самый. — Шустров-старший шагнул навстречу сыну, обнял и поцеловал его. Чуть отстранив, пригляделся: — Начальником стал? «Без доклада не входить»? А я вот, вишь, без доклада.

— Садись, батя. Впрочем, сейчас и к дому пора. Из Москвы?

— Оттуда. — Старик снял шапку, провел ладонью по густым седым волосам. — Завернул на денек: завтра к вечеру обратно… Ты что же это не пишешь совсем? Аль делов палата?

— Всё никак не собраться…

— Марья как? Ирушка? Здоровы?

— В порядке. — Шустров поднял чемодан, поставленный отцом у двери. — К теще позавчера уехали погостить… Что там наши — живы, здоровы?

Продолжая говорить, они направились к дому. Темнело. Лужи всплескивали под ногами, зажигались огни.

— Баня есть у вас? С паром?

— Зачем баня? Ванна дома.

— Ну ее. Ты меня, придем сейчас, в баню проводи. А сам уж, коли один, хозяйствуй.

Во дворе Шустров свернул к сараю, где стояла «победа»:

— Вот, батя, покупка моя… Деньги я, кстати, верну тебе.

Родион Савельич осмотрел «победу», пощупал зачем-то фонарь:

— Машина как машина. Не велика новость…

Дома он обошел все комнаты, похвалил гостиную, обстановку. В кухне, обнаружив кучу нестираного белья, нахмурил брови:

— Что ж это Марья так? Или больно торопилась?

А присмотревшись к немытой посуде, сдвинутой горкой на столе, сказал уже в утвердительной форме:

— От хорошей жизни так не уезжают.

«Глазастый старикан», — прикусил губу Шустров.

Проводив отца в баню, он пошел в магазин купить вина и закуски. Когда он, нагруженный покупками, спускался с крыльца, какая-то высокая женщина в фетровой шляпе, с пушистой на плечах лисой, поднимаясь, надвинулась на него.

— Ого! — воскликнула Луиза. — У вас праздник?

— Отец приехал, — растерялся Шустров.

— У вас как на почтовой станции: одни приезжают, другие уезжают, — необидно, с веселым вызовом сказала она, и Шустров, не задумываясь, отметил: «Знает».

— Вы с дежурства? — спросил он бесцельно.

— Нет. Завтра… Время будет — приходите.

Не ответив, он спустился с крыльца.

Родион Савельич вернулся из бани распаренный — точно на седьмом небе побывал. Увидев накрытый стол с бутылками «столичной», лимонада и портвейна, потер руки в приятном нетерпении. Сели. Шустров налил «столичную» в две узкие рюмки. Родион Савельич осторожно свою отставил, сказал:

— Чего там рюмками. Давай посуду нашу, русскую.

Выпив, крякнул, с аппетитом стал есть.

— Рассказывай, Арсений, как живешь? Что хорошего в твоей «Сельхозтехнике»? Что-то вид мне твой не нравится… Здоров?

— Только что из отпуска.

— Непохоже. Дела-то как? Завтра не уеду, пока всего не покажешь.

Золотая Звезда Героя пошевеливалась на его груди, звякала об авторучку, торчавшую из кармашка. Борода росла внушительными клиньями — на две стороны.

— Мне что, батя, рассказывать. Живем потихоньку… Ты вот о Москве расскажи, о выставке.

— Выставка — это большой разговор, особый, — серьезно сказал Родион Савельич и, недолго помолчав, увлеченно заговорил о московских впечатлениях…

Утром, в половине девятого, Шустров поднялся, вышел в гостиную и, ничего не понимая, смотрел на тахту, где ожидал увидеть спящего отца. Постель была прибрана. Он заглянул на кухню, в уборную, — бати и след простыл. «Гулять, что ли, пошел, непоседа?» — с улыбкой подумал Шустров.

Родион Савельич и действительно шел в это время неторопко по Лесной улице. Проснувшись, по деревенской привычке, с петухами, он с полчаса кряхтел на постели, пока не умаялся. Встал. В кухне тихо умылся, поковырял вилкой сайру в жестяной банке. За окном светало, в мерклой голубизне проступали седые сосны, где-то сбоку наплывали от горизонта валы холмов, синие, как застывшие волны.

«Благодать, благодать!» — вздыхал Родион Савельич. Он приоткрыл дверь в спальню: сын спал. Не беспокоя его, Родион Савельич спустился во двор подышать свежим воздухом.

Поселок просыпался. Скрипели калитки палисадников, женщины гремели ведрами. Под оползшим снегом в канавах хлопотали ручьи. Родион Савельич вышел на улицу и, по-хозяйски оглядывая дома, добрые штакетники и пристройки, шаг за шагом подвигался вперед. За углом он свернул на другую улицу, потом на третью — и не заметил, как подошел к знакомому скверику у здания конторы.

Контора смотрела безжизненными еще глазницами окон. Широкая тропа от нее вела к приземистому зданию неподалеку, и туда в этот час шли рабочие. Смахнув со скамьи снег, Родион Савельич решил домой не возвращаться, ждать сына здесь. Но не вытерпел и десятка минут, — поднялся, зашагал к мастерским.

Возле кирпичного строеньица, у самых ворот мастерских, стояли рабочие, — это Алеша Михаленко, Миронов и другие механизаторы толковали с прибывшими из колхозов трактористами. Родион Савельич, подойдя поближе, поздоровался. Механизаторы с любопытством посматривали на него, но расспросами — кто и по какому делу? — не донимали. Почти все уже знали, что к Шустрову приехал отец, а Миронов видел обоих накануне, когда выходили из конторы.

Вдруг ворота кирпичного строения распахнулись, загудели моторы, всё пришло в движение. Михаленко забрался в кабину автопогрузчика, и Родион Савельич увидел, как погрузчик подхватил рогатками, точно игрушку, «натик» и бережно завез его в строение. Ворота плотно закрылись, и за ними сию же минуту засопели насосы, послышался бурный плеск воды.

— Это что же такое, товарищи дорогие? — встрепенулся Родион Савельич.

— А это, папаша, по-нашему, душевая называется, — заулыбался Миронов и принялся объяснять, что к чему. Закончив, справился между прочим: — А вы как: здешний или откуда?

Не исключая предположения, что его узнали или могут узнать по сходству с сыном, Родион Савельич сказал отвлеченно:

— Приезжий. Издалека… А ловко это вы с душем надумали, ой как ловко!

— Начальничку нашему спасибо: его стараниями живем, — осклабился Миронов.

Механизаторы переглянулись — кто хмуро, кто пряча улыбку, а подошедший Агеев дернул шутника за рукав.

Ядовитый тон реплики и недвусмысленный перегляд не миновали внимания Родиона Савельича. Мужицким чутьем угадал он, что люди знают, кто он и как сюда попал, а родительским почувствовал безошибочно, какого начальничка имел в виду щуплый паренек. Многое тут всполошилось в памяти старика, словно бы вдруг подсвеченное тревожным светом: и короткие, без огня, и мысли, цидульки сына, и то, как растерянно встретил вчера, и что-то еще более важное в его непонятной и далекой жизни.