Нина Ивантер - Полтора года

Кончаю. Дима.

Разговор не состоялся. Дима пришел не один, а со своим другом и начальником Тенгизом Джанелидзе. Тенгиз заведует юридической консультацией, в которой работает Дима. Они вместе кончали институт.

Поначалу я запаниковала: чем кормить? Потом обнаружила в холодильнике кусок мяса и объявила, что на ужин будет мясо «по-португальски» (надеюсь, португальцы меня простят). Получилось нечто невероятное по остроте и непостижимое по вкусу. Джанелидзе ел, хвалил, рассказывал анекдоты и так засиделся, что домой уже не пошел. И они с Димой отправились на работу вместе. А я одна и свободна. Сегодня мой законный вторник.

Давненько не брала я в руки гитары. Но стоило взять (вчера я пела им под гитару), и я сразу вспомнила, как ей удобно на моих коленях, и какая это радость трогать струны и, стараясь не мешать им, тихонько подпевать.

И вот сегодня с самого утра сидела и тренькала. Перепела все, что люблю, начиная с того далекого, еще маминого «Окрасился месяц багрянцем» и кончая недавним полуночным голосом. Я как-то долго не могла уснуть и включила транзистор. Пел сладостный тенор. Мелодию я схватила сразу, прелесть что за мелодия, сло́ва не выудила ни одного. Но музыка так и осталась во мне. Сегодня попробовала, сначала осторожно, про себя, потом тихонько вслух, нет, никуда не ушла.

Надо, однако, сказать, что во мне застревает не только то, что нравится.

Вот что крутится у меня в голове уже третий день. Это они пели, возвращаясь с ужина. Каждой такой песни достаточно, чтобы, как говорит моя вологодская бабушка, «посадить на беса». Или, как сказала бы украинская, «з глузду зъихать»… Вот нечаянно вспомнила о своих бабушках, и такая печаль, что никак не могу к ним выбраться. Дима слишком любит море, а я слишком люблю Диму. И не было еще случая, чтобы мы отдыхали врозь.

Но возвращаюсь в сегодняшнее утро.

Покуда я пела то, что люблю, и как могла отбивалась от того, что в меня вколачивают мои дорогие девчонки, меня вдруг осенило: а не устроить ли нам (мне и моей гитаре) для них концерт! Я тут же принялась составлять программу. Из того, что люблю сама и что может хоть слегка потеснить их репертуар. «Любовь и разлука» Шварц — Окуджава. Давнюю молчановскую на стихи Заболоцкого. К счастью, ее довольно редко исполняют, а то затоптали бы насмерть, как это случается с иными прекрасными песнями. Еще одну, народную, «Матушка, матушка, что во поле пыльно». Эту могу слушать и слушать, и каждый раз сжимает горло. Потом еще один старинный романс. И наконец… свою собственную.

Даже не знаю, как это случилось. Я тихо и бездумно брала аккорды. И вдруг сами собой приплыли слова и, словно без моего участия, легли на мелодию, которая тоже будто сама возникла из аккордов… Слов я тут приводить не буду. К поэзии они отношения не имеют. О девочке, которая стоит одна, на ветру, на перепутье. Ну что же ты, девочка, выбирай, ведь только ты, никто больше… В таком вот роде.

Я решила ничего им заранее не говорить. Скажу в воскресенье. В воскресенье же и соберемся. Пятнадцать, максимум двадцать минут. После кино. Я положила перед собой часы, вроде бы для того, чтобы проверить себя, а на самом деле — доставить себе удовольствие еще раз все перепеть.

Между прочим, Тенгиз вчера хвалил не только мою кулинарную изобретательность, а еще — пуще того! — мою музыкальность, с жаром утверждая, что куда там до меня такой-то и такой эстрадной знаменитости. Разумеется, у меня достало юмора, чтобы не принимать этого всерьез. И все же? Если дать мне в зубы микрофон… Нет, не хочу. Не мое.

Но где же мое? А может, и искать уже не надо? Может, этот невеселый дом, отгороженный от мира? Эти девчонки, орущие во всю глотку свои немыслимые песни, такие бесшабашные и такие, в сущности, неприкаянные, несчастливые? Бывают минуты, когда мне кажется: да, нашла, это и есть мое. Вот сейчас такая минута. Интересно, что я скажу завтра?

Опять про Ирэн. Умная, да? А вот я тебе сейчас расскажу, увидишь, какая умная.

Я в самоподготовке убиралась. А она Томку позвала. Сидят, лялякают. Дверь хотя и притворена, а слышно. Правда, слов не разобрать, а понятно: Ирэн так спокойненько, культурно — уговаривает. А эта мыркнет чего-то, голос хрипатый, вредный — чихать она хотела. Я уже из-под столов-стульев сор повымела, подоконники вытираю. Выходят. Томка тут же понеслась куда-то. А Ирэн как стала в дверях, так и стоит, задумалась. Я тогда засвистела на мотив «Какой ты был, такой остался». И что думаешь — поняла! «Ты не про Тамару ли?» — «Точно, — говорю, — зря стараетесь». А она так печально: «Знаешь, я сама этого боюсь». — «Господи, — говорю, — боитесь! Может, еще ночи из-за нее не спите?» Представь, что говорит! «Да, иногда долго не могу заснуть». Умная!

А о других девчонках, думаешь, понимает? Ничего не понимает. Воображает, они за нее в огонь кинутся. Ну, правда, найдутся такие, что кинутся. Первая Дашка. Немирова, может. Савченко Ольга. Лидка. Герасим, пока собираться будет, весь дом сгорит. Ты, может, спросишь, а как я?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Точки — это я думала. Думала-думала, ничего не надумала. Вот пусть загорится, тогда увидим.

А про девчонок так скажу. Они вокруг нее — «Ирэночка, Ирэночка», а помани их пальчиком, забудут, как и звать. И такая меня досада на нее берет: ну что, не видит, что ли, какие они?! Все для нее Машечки-Дашечки, дорогие-миленькие…

А теперь слушай дальше.

Вчера воскресенье было. Этот день девчонки ждут не дождутся. А мне — что воскресенье, что понедельник со вторником. Правда, кино. Еще танцы. Ну ихние танцы смех один. Пыхтят и топают.

Ну вот настало утро. Мы встали. Кровати заправили, кто умылся уже, кто своей очереди ждет. Ирэн заявляется. Девчонки загалдели. Ночь одна прошла, а они — будто год не видались. А у нее в руках что-то, не поймешь что, в цветастый платок увернутое.

Развернула, все обалдели — гитара!

— Решила, — говорит, — устроить для вас небольшой концерт.

Девчонки завопили: «Ой, Ириночка Николавночка!..» И вот тут, Валера, мне в голову влетело: ты устроишь свой концерт, а я свой, и посмотрим, в какую сторону побегут.

Вот кино окончилось. Я его хотя и смотрела, а спроси про что — не знаю. Стали девчонки из рядов подыматься. Я и говорю:

— Эй, не забыли, я вам танец показывала?

Помнишь, Валера, мы с тобой недавно только познакомились, и нас всех Коляша к себе позвал. Вот собрались все. Ты пришел, а в мою сторону хоть бы разик посмотрел. И опять возле тебя Раиска трется. Нет, думаю, так дело не пойдет! Стол в сторону двинула, вас всех по стенке рассадила, маг включила и давай перед вами откалывать. Помнишь, нет? Ты еще тогда сказал: «Настоящий брейк. Концертный номер».