Аркадий Пинчук - Потому что люблю [сборник]

Перед самым выпуском из училища курсантам сообщили, что их командир эскадрильи не будет на выпускных экзаменах, его перевели на другую работу. Докатился слух — в отряд космонавтов. Андрей дружил с комэском, знал его близко, и вот тогда он впервые понял, что космонавты не боги, что они просто здоровые и хорошо подготовленные люди. И тогда он неожиданно поверил, что тоже станет космонавтом. И даже сроки установил: через пять-шесть лет, когда овладеет самолетом, как им владел Виктор Антонович Гай.

Он ни с кем не делился своей мечтой, но Виктор Гай видел, как много Андрей читает об изучении космического пространства, с какой самоотверженностью учится летать. Ему не хватало учебного времени, и он еще часами просиживал на тренажере. Он задавал Гаю десятки вопросов, касающихся искусства пилотажа и буквально ловил каждое слово, сказанное в ответ. Андрей часто просил у Гая провозные полеты, а когда они приземлялись, требовал беспощадного анализа техники пилотирования. Гай не раз ловил себя на мысли, что перед ним не Андрей, а сам Федор — такой же деловой характер, такой же быстрый ум. За четыре года летной работы он добился таких результатов, каких достигают лет через семь-восемь. Но ему всегда казалось, что он еще многое не знает, и, если кто-то даже из его сверстников что-то делал лучше, чем он, Андрей не оставлял товарища в покое, пока тот не выкладывал ему «секрет на блюдечке с голубой каемочкой».

Когда еще из училища знакомый летчик написал Виктору Гаю письмо с теплыми словами об Андрее, он тихо радовался, что сумел передать мальчику главное: ответственность за каждый свой поступок. Эту черту он воспитывал не только словами, но и каждым своим поступком, каждым шагом, всей своей жизнью.

— За Андрюшку я спокойна, — не раз говорила ему Надя. — Федор для него отец абстрактный. Он думает о нем, мечтает. А тебя он любит. Даже больше, чем меня. И я не ревную. Мне приятно…

Четыре года как Андрей — военный летчик. У него еще куча невыполненных задач, и вдруг такой вопрос: хочет ли в отряд космонавтов? Ему очень хотелось сразу же закричать: «Да! Да!! Да!!!», закричать быстро, чтобы Сирота не успел передумать, но ответил он совсем другое:

— Я думал, что это будет позже…

…После собеседования Андрея направили в госпиталь на комиссию. Медики оценили его здоровье на пятерку. Примерно через неделю пришел вызов. Позвонив Наде, Виктор Гай испытал смешанное чувство грустной радости: опять оставаться одному.

Что Надя скажет завтра? Обрадуется или будет огорчена?

Виктор Гай отложил потухшую трубку и решил попробовать заснуть хотя бы на час. Утренний свет уже заполнил комнату. За стеклом книжного шкафа лежала красная восьмицветная шариковая авторучка. Она лежала перед корешками книг, похожая на обрубок палки. Ручку ему подарила Надя. «Когда тебе будет плохо, напишешь мне этой ручкой», — сказала она. Он не раз уже брал ее в руку, но, посидев над чистым листом бумаги, снова прятал ручку за стекло.

…Если Надя уедет после проводов Андрея, он в тот же день напишет ей всеми восемью цветами.

Так он больше и не заснул. Андрея не стал будить, ему в полку уже делать нечего, не стал и машину вызывать. Пошел пешком.

Рабочий день еще не начался, и Виктор Гай попросил дежурного по части доставить ему в кабинет контрольные ленты вчерашних полетов.

Немного позже пригласил к себе в кабинет лейтенанта Петрова. Вчера Виктору Гаю показалось, что молодой летчик сделал очень низкий проход над аэродромом. Контрольные ленты подтвердили догадку. Нарушение не ахти какое, но если его оставить незамеченным, молодой летчик сделает неверные выводы.

Петров сперва высунул голову в узкую щель. «Можно?» — спросил и, не дождавшись ответа, вошел.

— Здравствуйте, Виктор Антонович! — запросто, эдак по-свойски поздоровался он и подошел к столу.

— Садитесь, — хмуро ответил Виктор Гай. — Вы знаете, что вчера грубо нарушили дисциплину, режим полета?

Петров покосился на контрольную ленту и понял, что запираться нет смысла.

— Виктор Антонович, это ж пустяк. На каких-то триста метров ниже…

— Пустяк? — Виктор Гай быстро вскинул глаза и нахмурил брови. — Руководитель полетов был уверен, что эта высота у него свободна, и отдал ее для захода на посадку тихоходному транспортнику. Не думаю, что вам надо объяснять, чем этот пустяк мог окончиться…

Петров молчал.

— Вы только начинаете службу. И если вы сейчас не поймете, что в нашей службе нет пустяков, с авиацией придется расстаться. Я не шучу. Можете идти.

Петров встал, поправил тужурку, неторопливо повернулся и пошел к двери.

— Входить в кабинет командира, — сказал безразлично Виктор Гай, — вы тоже не умеете. Эту недисциплинированность я расцениваю как личное неуважение ко мне.

Петров резко повернулся и вспыхнул:

— Товарищ подполковник, вы это нарочно говорите, вы же знаете…

— Я люблю дело, а не слова, товарищ Петров, — перебил его Виктор Гай. — И хотел бы больше на эту тему с вами не разговаривать.

— Больше не будете, Виктор Антонович, — сказал Петров и вышел.

…Потом к Виктору Гаю приходили комэски с плановыми таблицами, председатель жилищной комиссии больше часа забрал, нужно было прочитать пачку новых приказов и распоряжений, побывать в казарме, где жили авиамеханики, а в пятнадцать часов быть на заседании горисполкома — депутат, ничего не поделаешь.

И когда он снова приехал в штаб, дежурный доложил:

— Просили вас позвонить домой.

— Хорошо, спасибо, — сказал как можно спокойнее Виктор Гай, вошел в свой кабинет, снял предохранитель с защелки замка и, когда она звонко возвестила о том, что дверь заперта и никто не войдет сюда, снял трубку и набрал номер.

— Я слушаю.

Это был голос Нади.

— Я слушаю! — повторила она.

— Надюш!..

— Ну что? — ласково спросила она.

— Я люблю тебя.

— И я тебя тоже.

— Когда приехала?

— Приехала?.. Я же выросла среди летчиков и никакой транспорт, кроме самолетов, не признаю.

— Ты молодец.

— Хочу тебя видеть. Скоро придешь?

— Сейчас.

— Я тебя встречу.

— Это гениально! Держись левой стороны бульвара. Чтоб не разминулись.

— Ладно.

— Ты самая удивительная женщина на земле.

— Потому что ты любишь меня.

…Они, счастливые, стояли посреди бульвара, смотрели друг на дружку, не замечали, что на них обращают внимание. Он целовал ее, а она молчала, улыбалась. И только вздрагивающие губы выдавали волнение.

— Пойдем домой? — спросил он.

— Там молодежь. Ужин готовят.

— Тогда знаешь куда пойдем?

— На стадион.

— Как ты угадала?

— Я же удивительная, сам сказал.

Стадион их не принял. Там вовсю кипели футбольные страсти.

— Нет лишнего билетика? — спросил у Нади юркий мальчишка.