Аркадий Пинчук - Потому что люблю [сборник]

— А вы?

— Конечно. И помирать было бы легче с убеждением, что на земле остается память о тебе. Заработать себе памятник, дорогая Наташа, дело стоящее. А заработать его не просто. Так что давай собирай свои ресторанные салфетки и, не откладывая в долгий ящик, переноси все на ватман и миллиметровку. Я думаю…

Зазвонил телефон. Виктор Гай снял трубку и услышал голос Андрея.

— Ты откуда звонишь?

— Из дому.

— Что случилось?

— Не знаю. Вы скоро домой придете?

Виктор Гай посмотрел на часы. Было около семи.

— Сейчас еду. У меня Наташа…

— Не надо, — перебил Андрей, — мне с вами поговорить необходимо.

— Простите, кто это? — кивнув на телефон, насторожилась Наташа.

— Андрей, — сказал Гай и так посмотрел на девушку, словно она знала, в чем дело.

— Что случилось?

— Не знаю.

— Можно я с вами?

Гай промолчал.

— Ладно, — согласилась она. — Я попозже.

Она торопливо запихала в папку все свои листочки и быстро вышла. А Виктор Гай тотчас уехал домой.

Андрей лежал в своей комнате на топчане. Ноги на табуретке, руки под головой.

Увидев Гая, встал, вышел навстречу. Поздоровались молча за руку. Виктор Гай закурил.

— Официальная причина моего возвращения, — сказал Андрей, — плохое здоровье. Сердце. До сих пор был абсолютно здоров, а тут вдруг систолы появились…

— А неофициальная?

— Думаю, что-то связано с отцом.

— Почему?

— Со мной беседовал какой-то человек. Назвался Володарским. Очень подробно расспрашивал, что я знаю о своем отце, каким образом мы с мамой попали в Межгорск, спрашивал о наших с тобой взаимоотношениях.

Андрей помолчал, прошелся по комнате, остановился. Потом совсем как Надя потер ладонью щеку и спросил:

— Виктор Антонович, вы что-нибудь конкретное знаете о моем отце?

— Я знаю, Андрюшка, что он был отличным летчиком, прекрасным человеком, надежным другом и бесконечным патриотом нашей Родины. Он учил меня ненавидеть врагов и любить Родину. Он учил меня быть беспощадным и мужественным в бою… Я не знал более храброго человека, чем твой отец. Я не знал более умного человека, чем твой отец. А то, что с ним случилось в последние дни войны, я объяснить не могу…

— На какой же основе родились слухи о его измене Родине?..

— Знал английский. Родственники за границей. Твоя бабушка — его мать — эмигрировала когда-то. Но это самая настоящая чепуха. Без вести пропали в войну сотни людей. Это была страшная война. И сегодня еще объявляются люди, которых давно похоронили. Не знаю, что с ним случилось, но убежден твердо — он не мог изменить. И пусть твое сердце будет спокойным…

— Сердце мое, оказывается, ни к черту… Даже на летную работу с ограничением.

— Завтра поедешь в госпиталь. Такое может быть. Систолы, как говорит Наташа, на нервной почве могут появиться. Обследуешься, если надо, — и в полк. Я понимаю, что это возвращение неприятно, но в полку ты человек очень нужный.

Трубка погасла, и Виктор Гай снова раскурил ее.

— Не вешай нос. Переживем. — Он обнял одной рукой Андрея за плечи, на мгновение прижал к себе, встряхнул. — Пережили худшее. А насчет твоего отца я напишу в Москву. Есть у меня один знакомый. Там или подтвердят слухи, или опровергнут. В конце концов прошло двадцать лет. Прав я или ошибся — пора это узнать.

Пришла Наташа. Поговорили еще о каких-то пустяках, и она быстренько увела Андрея из дому. Оставшись один, Виктор Гай вышел на балкон, докурил трубку. Когда стало темнеть, включил настольную лампу и начал писать письмо в Москву.

На другой день рано утром Андрей уехал в госпиталь, и уже к вечеру Виктору Гаю позвонили, что диагноз медиков Звездного подтвердился: Андрей Садко нуждается в стационарном лечении. Наде Виктор Гай не стал ничего сообщать, ибо со дня на день ждал ее приезда. Насовсем.

А вот сегодня утром наконец и Москва откликнулась. Летит генерал и везет ответ.

Какой?

Если подтвердился медицинский диагноз — значит, не должны подтвердиться всевозможные предположения Андрея. Если летит генерал — значит, у него есть сведения о Федоре Садко: для того чтобы сказать «мы ничего не знаем», нарочного не посылают. Какие же могут быть сведения? Если они знают о Федоре давно, то почему до сих пор ничего не сообщили Наде, в полк, где он числится пропавшим без вести?

…Когда наконец приземлился пассажирский АН-24, Виктор Антонович почти побежал к месту стоянки самолета. А тот как-то очень медленно заруливал на светло-серый квадрат бетонки, и, несмотря на энергичный жест дежурного сержанта, показавшего, что можно выключать двигатели, лопасти все вертелись и вертелись, и казалось, этому вращению не будет конца…

Затем то ли через форточку пилотской кабины, то ли из открывшейся пассажирской двери кто-то спросил, здесь ли подполковник Гай.

— Да, здесь! — ответил Виктор Антонович.

И снова непонятно откуда ему сказали:

— Пройдите в самолет.

У входа Виктора Антоновича встретил командир корабля, его лицо Гай видел в кабине.

— Пройдите в салон, — показал он жестом.

Виктор Антонович прошел в открытую дверь салона. За столиком сидел худощавый, с жестким полуседым ежиком генерал. Усталый взгляд, плотно сжатые губы. Коротким жестом он показал на кресло, которое стояло напротив. Когда Виктор Антонович сел, генерал поздоровался, помолчал, словно собирался с мыслями, и попросил прощения, что пригласил его в самолет.

— Ноги меня вот подвели, — сказал он и посмотрел на свои ноги. Они были неестественно вытянуты.

— В нашем распоряжении, — он посмотрел на часы и улыбнулся, и лицо его стало по-домашнему спокойным, потеплел взгляд, — в нашем распоряжении, дорогой Виктор Антонович, целых пятнадцать минут…

Он снова умолк, но, перехватив нетерпеливый взгляд собеседника, виновато улыбнулся и сказал:

— Федора Садко я сам определял в детдом, когда его мать получила задание эмигрировать… Это была мужественная женщина. Ее родители оставили ей большие деньги в английском банке… Федю, Федора Садко я видел последний раз десять лет назад на зарубежном аэродроме. Это была ежегодная авиационная выставка…

Спустя полчаса пассажирский АН-24 легко оторвался от бетонки и быстро растворился в серо-голубом мареве. Словно застоявшиеся кони, на взлетно-посадочную полосу рванулись боевые перехватчики, стали выстраиваться для группового взлета. Воздух раскалывался от напряженного свиста турбин.

Виктор Антонович шел и шел, не думая о том, куда и зачем. Под ботинками мягко шуршала высокая трава аэродрома, пахло летом и керосиновым перегаром.

Ноги привели его на площадку ТЭЧ, где уже начали готовить к полетам его истребитель. Наташа получила свои приборы и вместе с техниками устанавливала в кабине машины. Увидев Виктора Антоновича, она весело помахала рукой, спросила: